Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Коллектив авторов

Поздно вечером во второй раз попытался он вручить Иллариону пачку табаку, но келья была все так же заперта.

Настала заутреня. Потянулась лаврская братия в церковь, а иеромонаха Иллариона нет среди нее. «Что за чудо? — думает Яков. Неужто отче иеромонах проспал?»

Настала обедня. Опять среди братии не видит Яков Иллариона. «Неладно тут что-то», — решил Яков. Лишь только отошла обедня, он подошел к келье Илла­риона и стал смотреть в замочную скважину... И почти в ту же секунду до этого тихие и спокойно-велича­вые коридоры монастыря

огласились страшным, полным ужаса криком Якова:

— Убили! Убили!

Этот крик, гулко подхватываемый эхом монастырских сводов, прокатился по лавре. Из всех келий сразу, толпой, выскочила встревоженная братия.

— Что такое? Кто убит? Кто убил? Господи, спаси, сохрани! — посыпались возгласы испуганных монахов.

— Убили! Убили! Иеромонаха Иллариона убили! — не­истово кричал ошалевший от ужаса Яков, бежавший по коридору.

Монахи бросились за ним. Яков, добежав до кельи иеромонаха Нектария, ворвался туда и прерывистым голосом заговорил:

— Бегите, отче, к благочинному... дайте знать: отец иеромонах Илларион убит!

— Что? Как?!

— Подошел это я к келье его. Дай, думаю, по­гляжу, что такое значит, что отец Илларион ни к утрене, ни к обедне не выходил. Посмотрел в за­мочную скважину, да и обмер. Вижу: лежит Илларион на полу, весь в крови.

— О Господи!.. — вырвался крик ужаса из груди всей монашествующей братии.

— Скорей... скорей... — заволновался монах Нектарий. — К отцу благочинному... к казначею...

Невообразимая паника воцарилась в тихой, безмя­тежной лавре. Братия, бледная, трясущаяся, суетливо перебегала с места на место, охая, крестясь.

Через несколько минут к келье иеромонаха Иллариона подходили: благочинный лавры казначей Нектарий. Сзади пугливо жались монахи.

В три часа дня ко мне в кабинет поспешно вошел, вернее вбежал, правитель канцелярии:

— Ваше превосходительство, страшное злодеяние! Убит иеромонах Илларион из Александро-Невской лавры! Только что нам об этом сообщили!

Я вскочил:

— Сейчас же сообщить прокурору и следователю. Экипаж!

Через десять минут я уже летел к месту убийства. У ворот лавры я встретился с поспешно при­бывшими судебными властями. Наскоро поздоровавшись, мы направились к огром­ному зданию, в котором находились кельи монашествующих.

— Экие негодяи! — ворчал врач, покусывая нервно усы. — И этого места не пощадили! Куда только не ведет преступная воля!

— Сюда... сюда пожалуйте... — понуро указывал нам дорогу пожилой монах с бледным скорбным лицом. Я заметил, как крупные слезы катились по его лицу.

У входа в помещение монастырского общежития нас встретил благочинный.

—Несчастье у нас, господа... — проговорил он, осеняя нас благословением. — Иеромонаха Иллариона убили.

Мы вошли в келью убитого. Тело иеромонаха Иллариона лежало в прихожей головой в сторону входных дверей, руки были распростерты. Мы все склонились над трупом. Лицо покойного было обращено

вверх. На нем застыло выражение страха, ужаса и большого физического страдания. Глаза, не закрытые, производили особен­но тягостное впечатление. Горло было проколото в нескольких местах. Зиявшие раны были теперь полны запекшейся кровью. Огромные лужи крови виднелись вокруг всего трупа. Он, казалось, плавал в кровавом озере.

— Отойдите, господа, немного в сторону! — обра­тился к нам доктор.

Мы отошли от окна. Доктор низко склонился над трупом и при­стально стал всматриваться в мертвые глаза Иллариона. Прошло несколько томительных минут.

— Простите, доктор, — начал прокурор, — почему вы так пристально смотрите в глаза убитому?

— А вы не догадываетесь? Видите ли, некоторые современные ученые Запада в области судебной ме­дицины сделали весьма важное и ценное открытие. Оказывается, что в иных случаях глаза убитых, подобно фотографической пластинке, запечатлевают образ убийцы. Случается это тогда, когда предсмертный взор жертвы встречается со взглядом убийцы... К сожалению, в данном слу­чае этого, очевидно, не произошло. Зрачок тусклый, потемнивший... да... да... ничего, ровно ничего не видно. Однако будем осматривать труп.

На правой ладони убитого виднелся глубокий порез.

— Несчастный отчаянно защищался... Видите эту рану на руке? Он хватался за нож убийцы, стараясь его обезоружить, — продолжал доктор.

— А вот и орудие преступления, — сказал я, под­нимая с пола два ножа. — Один из них — хлебный, другой — перочинный... Лезвие его согнуто.

— Убийца, очевидно, во время борьбы поранил из­рядно себе руки. Видите, вся ряса убитого иеромонаха испачкана отпечатками кровавых пальцев, — вмешался судебный следователь.

Доктор все еще возился с осмотром трупа. Я, прокурор и следователь занялись тщательным осмотром кельи несчастного иеромонаха.

За перегородкой этой комнаты виднелась большая лужа крови у окна. Брызги крови попали и на подоконник, и на лежавший тут расколотый сахар. В большой комнате кровь заметна в разных направлениях. Комод, шкатулка — взломаны.

— Убийство совершено с целью грабежа, — заметил я.

— Без сомнения, — ответил следователь.

На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара. На комоде, на шкатулке, на столе — везде крова­вые следы рук.

— Да, убийца порезал себе руки... — заметил я. — Это очень важная и ценная улика.

— Семь проколов горла! — обратился к нам док­тор, покончивший с осмотром трупа. — Убийца в ожесточенной борьбе не мог, очевидно, сразу нанести быстрый и сильный удар. Он медленно и постепенно прокалывал горло своей жертвы.

Я подошел к печке и открыл ее. В ней вид­нелась большая куча золы. Труба была не закрыта. Я стал рыться в золе и вскоре нашел две жестяные пуговицы.

— Ага! — воскликнул я. — Эти пуговицы доказывают, что убийца сжигал в печке носильное платье, свое, разумеется.