Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Коллектив авторов

— Скажи... Как тебя зовут, кстати?

— Осип Лаврентьев.

— Так скажи, Лаврентьев, парадная дверь была заперта?

— Так точно!

— Ты никогда не видел этой дамы?

— Никогда.

— Всех своих жильцов ты, конечно, хорошо знаешь?

— Помилуйте, ваше высокородие, как не знать... Всех в лицо...

— Кто живет по этой лестнице?

Швейцар стал перечислять: генерал такой-то, граф такой-то, инженер такой-то...

— А свободная квартира есть?

— Так точно. В бельэтаже.

— Дай мне ключ. Я хочу ее посмотреть...

Я скоро вернусь, господа.

— На что вам пустая квартира, Иван Дмитриевич? — тихо спросил прокурор.

— Просто так. Хочу полюбопытствовать, — уклончиво ответил Путилин и быстро поднялся по лестнице. Вдруг следователь обратился к швейцару:

— Скажи, что это у тебя с рукой? — Тот поглядел на свою руку и побледнел.

— Обрезал ее малость.

— Когда?

— Вчера-с.

— Чем?

— Ножом. Хлеб резал... нож сорвался.

Следователь многозначительно переглянулся с прокурором.

— Надо произвести у него обыск, — по-французски бросил прокурор следователю.

— Безусловно. Ну-ка, любезный, веди нас в твою комнату. Нам надо пошарить у тебя. Господин пристав, прошу следовать за нами.

— Ваше превосходительство... Господи, да неужто вы что худое про меня думаете по этому злодеянию?! Вот как перед Истинным...

— Не разговаривай! — грозно перебил пристав. Мы с трудом вошли в небольшую швейцарскую. Вдруг следователь, наступив, очевидно, на что-то, быстро нагнулся.

— Ого! Смотрите, господа! — В руке он держав кольцо с крупным бриллиантом.

— Это же что такое, любезный? А? — повернулся он к Осипу Лаврентьеву.

Швейцар стал белее полотна. Глаза широко раскрылись, и в них стоял непередаваемый ужас.

— Господи... Ей-богу... Что это... Не знаю... Наваждение...

— Нет, любезный, это не наваждение, а кольцо. Как оно могло к тебе попасть, а?

— Не знаю, видит Бог, не знаю!

— Что у вас происходит, господа? — раздался спокойный голос Путилина.

— Не угодно ли, Иван Дмитриевич, — следователь подал кольцо Путилину.

— Где вы нашли его, Вадим Петрович?

— Вот здесь, Иван Дмитриевич.

— Теперь, конечно, мы произведем тщательный обыск?

— О, разумеется, господа!

Обыск начался. Путилин подошел к швейцару, пристально-пристально поглядел на него:

— Покажи руку.

Швейцар, как автомат, исполнил приказание.

— Доктор, пойди сюда, посмотри его рану и скажи, чем она нанесена. Ножом? А может быть, бритвой?

— Не знаю, Иван Дмитриевич. Медицина в данном случае бессильна прийти на помощь правосудию.

— Конечно,ты не знаешь, как попало к тебе это кольцо, Лаврентьев?

— Видит Бог, не знаю, ваше превосходительство. Только не повинен я ни в чем худом.

— Ты спишь с открытой или закрытой дверью?

— На ключ не запираю.

— Отчего?

— Чтобы скорей выйти на звонок, дверь парадную раскрыть.

Обыск не дал никаких результатов. Но две грозные улики против швейцара были налицо: подозрительный порез и, главное, найденное в его каморке бриллиантовое кольцо.

— Именем закона я арестую тебя, Осип Лаврентьев! — сурово произнес судебный следователь

— За что-с?..

— По подозрению в убийстве этой женщины.

ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ

Следователь ликовал. Весть о таинственно-страшном преступлении с быстротой молнии разнеслась по столице. Какой-то страх и суеверный ужас нагнало оно на жителей Петербурга. Это было как раз в то время, когда на улицах Лондона свирепствовал знаменитый таинственный Джек Потрошитель. И по Петербургу пронесся зловещий слух: «Лондонский человек-зверь появился на стогнах Северной Пальмиры!» Бульварные газеты по обыкновению подливали масла в огонь, немилосердно привирая с три короба, запугивая обывателей еще больше… Путилин был спокоен, но как-то загадочно хмур.

— Что ты думаешь об этом, Иван Дмитриевич? — спрашивал я.

— Да что же вам еще надо? Убийцу следователь обнаружил с феерической быстротой. — Еле заметная насмешливая улыбка трогала концы губ.

— Держу пари, Иван Дмитриевич, что ты другого мнения о виновнике злодеяния.

Мой гениальный друг рассмеялся.

— Не проиграй пари, смотри! Против Осипа Лаврентьева действительно грозная улика.

Прошло два дня. Я сидел у моего друга, когда к нему без доклада ворвался страшно взволнованный почтенный седой барин.

— О, какой ужас, какой ужас! Это моя жена! Я только что от нее... Какой ужас, какой ужас... Я — Аргунин...

Путилин чрезвычайно ласково стал его успокаивать.

— Возьмите себя в руки, дорогой мой. Чтоже делать... Уже не вернешь... Вы расскажите лучше все, что знаете об исчезновении вашей жены.

— Моя жена сказала, что поедет в театр.

— В какой?

— В Большой. Прошла ночь. Она не явилась. По правде, я не очень был удивлен и взволнован этим. Частенько случалось, что она после спектакля уезжала ночевать с нашими хорошими знакомыми Авериными. Но когда настал вечер, а ее все не было, я смутился и поехал к Авериным. Оказалось, что они не были в театре и жены моей не видали. Тут вдруг я узнал о страшном злодеянии на Нико­лаевской улице... бросился к властям... и узнал мою жену...

— Скажите, господин Аргунин... Вы простите меня, но между вами большая разница в летах... Я поэтому и задаю этот вопрос, она любила вас?

— Несмотря на это, она меня любила. Но, — по-видимому, какое-то признание не шло с его уст.

— Для пользы дела я попросил бы вас быть со мной вполне откровенным.

— Вот... вот записка, которую я нашел вчера в будуаре моей жены, — хрипло проговорил Аргунин, протягивая Путилину маленький лист плотной английской бумаги. — «У второй колонны, всегдашнее черное атласное домино с постоянной красной гвоздикой».