Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]
Шрифт:
— Гм... немного, — пробормотал Путилин. — Вот что, господин Аргунин, я должен сейчас же поехать и осмотреть будуар и гардеробную вашей убитой жены.
Мы поехали втроем. Жил Аргунин царственно-великолепно. Мой гениальный друг попросил его оставить одного в отделении красавицы миллионерши. Пробыл он там с час. Когда он вышел, лицо его было невозмутимо-спокойное.
— Ну, ваше превосходительство, нашли вы хоть что-нибудь?
— Очень мало... Но кое-что у меня в руках. Будьте уверены, что я отдам все силы раскрытию этого дела.
— Мы заедем на минутку в сыскное, а оттуда проедем в тюрьму. Путилина ожидал в его служебном кабинете агент X.
— Ну? — спросил Путилин.
— Делал все, как вы говорили, Иван Дмитриевич.
— Видели его?
— Да.
— Какое впечатление?
— Безукоризненного джентльмена.
— Где вы находились в это время?
— В швейцарской, выглядывая из нее.
— Посмотрел? Нагнулся?
— Да.
— Так, так. Это очень важно. Теперь слушайте дальнейшее, голубчик, — Путилин что-то тихо шептал своему талантливому любимому агенту.
— Ну, а теперь едем, доктор!
Вот и опять оно, это унылое, мрачное здание. Тюремный надзиратель, поставив двух конвойных у дверей камеры, ввел нас туда.
Осип Лаврентьев сидел, опустив голову на руки. При виде Путилина он вздрогнул, встал.
— Ну, Лаврентьев, ты клянешься, что это страшное убийство не дело твоих рук?
— Клянусь, ваше превосходительство. Сам не знаю, за что позор такой, муку принимаю...
— Хорошо. Надейся на меня, может быть, дело это повернется иначе.
— Ваше превосходительство! Явите Божескую милость...
— Ладно, ладно... А теперь отвечай на мои вопросы. Того инженера, который живет по вашей лестнице, хорошо знаешь?
— Знаю-с, ваше превосходительство... Барин добрый, щедрый...
— Живет один, только со своей прислугой?
— Так точно. Они женаты, а только, стало быть, с супругой не живут.
— Эта прислуга — ее ведь Машей зовут? Не балуется с барином?
Лаврентьев отрицательно покачал головой.
— Нет, ваше превосходительство, коли правду молвить, так у ней шуры-муры заведены с племянником нашего управляющего.
— Часто отлучалась она из дома?
— Частенько.
— На ночь?
— Так точно. Барин ее сам отпускал: «Сегодня можешь идти со двора к своим родственникам, потому что я не приеду ночевать». Возвращался часам к двум дня.
— В ту ночь, когда случилось убийство, была она дома?
— Не могу точно сказать, ваше превосходительство, не приметил.
— Ключа от парадной двери у инженера не было?
— Надо полагать, что нет, потому что они всегда звонили.
Путилин погрузился в раздумье.
Неслыханное кровавое злодеяние навело панику на жильцов дома на Николаевской. С той лестницы,
— Ну, красавица, как прыгаешь?
Та глазки лукаво опустит, передничек перебирает.
— Благодарствуйте... Живем...
— А что у тебя сережки такие плохенькие? При такой красоте и камушки поддельные! Ай-ай-ай!
Вспыхивала Маша.
— Денег не накопила на дорогие.
И обдавала барина задорно-лучистым взглядом. А на следующий день глядь — барин футляр ей подносит.
— На, воструха,носи такие вот.
Ахнула только Маша, поглядела на сережки. Господи, красота-то какая. За сережками последовали брошь, колечко, браслетка. Дальше — больше, и Маша пригласила доброго барина к себе.
— Барина сегодня не будет. Ужо приходите.
И барин пришел. Но чудным показался он Маше: не к ней с ласками, а квартирой больше все интересовался. Несколько раз за вином ее посылал.
— Сходи, воструха, купи шампанского. Только смотри, чтоб никто не видел. Понимаешь?
— Понимаю.
— А десятку вот тебе на конфеты.
«Чудной, право, чудной! И за что только он мне подарки дает? Ничего от меня не желает...»
А в то время когда Маша ходила за вином, барин все-то высматривал в квартире, словно искал чего-то.
— В чем разгадка... Гм... Так или не так? Неужели ошибся? — бормотал он.
Однажды, услышав, что Маша вернулась, вышел из кабинета особенно радостный.
— Что это вы, барин, сегодня такой веселый? — лукаво спросила Маша.
— Тебя вижу, воструха! — усмехнулся барин.
Приехав к Путилину на службу, я застал его за странным занятием — он рисовал женскую головку.
— Где это ты пропадаешь, Иван Дмитриевич?
— Разве? — Он посмотрел на меня, улыбнулся.
— Ну, разумеется. Я несколько раз приезжал к тебе и ни разу не мог застать.
— Не сердись, мой милый доктор: я был очень занят.
— В этом, Иван Дмитриевич, я не сомневаюсь. Но не будешь ли так любезен сказать, чем именно ты был занят?
— Флиртом.
— Что? Ты?!
— Да, я.
— Ты... ты ухаживал?!
— О, и как еще! Если бы ты посмотрел мою возлюбленную — это прелесть.