Шекспир курит в сторонке
Шрифт:
Звонок будильника ударил в уши неожиданно и резко. Я нашарила часы на тумбочке, поняла, что слышу не их трескотню, а вызов мобильного, и схватила трубку.
– Татьяна, – тихо сказал приятный баритон, – не знаю вашего отчества.
– Лучше просто по имени, я так кажусь себе моложе, – ответила я. – Кто говорит?
– Илья. Мы с вами сегодня встречались у Зои Владимировны.
– Откуда вы знаете мой номер? – удивилась я.
– Ваша визитка у Агишевой на кухне в держалке
– Наверное, у вас была на то причина, – зевнула я.
– Мне очень надо вам кое-что рассказать, – зашептал Илья, – про Бориса Олеговича. Я знаю, кто его убил.
Остатки сна улетели прочь.
– Говорите.
– По телефону? – испугался парень. – Не надо. Лучше при личной встрече. Вы во сколько встаете?
– Не важно, назначайте время, – предложила я.
– Завтра в десять утра я еду на Подушкинское шоссе, – еле слышно сказал Илья, – у меня там работы часа на два. Знаете «Дрим-хаус» на Рублевке?
– Найду, – пообещала я, – но вы же вроде хотели помочь Зое Владимировне с переездом?
– К ней машина в шесть вечера придет, – чуть громче произнес Илья, – я успею. А может, не стану вдове узлы таскать.
– Надоело быть сострадательным? Или Зоя Владимировна вас после моего отъезда обидела? – хмыкнула я.
– Пожалуйста, мне очень надо вам кое-что рассказать, – снова перешел на шепот Илья. – В «Дрим-хаусе» на минус первом этаже есть кафе, оно там одно, не запутаетесь, между супермаркетом, аптекой и магазином для собак, в центре зала.
– Очень постараюсь в полдень быть на месте, – пообещала я.
– Если опаздывать будете, не переживайте, я вас подожду, – пообещал Илья.
Я снова легла под одеяло, но сон улетучился. Проворочавшись с боку на бок несколько часов, я встала и потопала в душ. Лучше выеду пораньше из дома. Утром на дороге самые плотные пробки.
Услышав мою просьбу отдать защитные перчатки, Степан Сергеевич изумился:
– Зачем они вам?
– В интересах следствия, – ловко ушла я от конкретного ответа.
Козихин упер в меня указательный палец.
– Ты Маня?
– Таня, – поправила я.
– В принципе, мне это без разницы, – объявил Козихин, – Маня, Таня, Аня, Ваня. Не дури людям голову, говори, зачем тебе рукавицы, иначе не получишь.
Разговор мы вели в полукруглом холле, украшенном массивными «римскими» колоннами, гобеленами, пытавшимися прикинуться старинными, и люстрами, щедро усыпанными хрустальными висюльками. До кучи тут висело зеркало в овальной позолоченной раме и четыре бра в виде тучных младенцев с луком и стрелами в целлюлитных ручонках.
– Хотите узнать,
– Хочу? Я? – заревел Козихин. – Убить гада! Глаз ему на задницу натянуть! Руки-ноги местами поменять!
– Тогда не жалейте перчатки, – потребовала я. – Наш криминалист попробует снять с них отпечатки.
Степан Сергеевич покраснел как помидор.
– Запомни! Я ненавижу, когда врут! Убить готов брехуна!
– Вам придется истребить большую часть населения земного шара, – хмыкнула я, – люди постоянно говорят неправду. Но я вас не обманываю.
– За дурака меня держишь? – разошелся Козихин. – Частные детективы! Нашла Зойка к кому обратиться! Или она не хочет, чтобы киллера вычислили? Все знают: перчатки натягивают, когда хотят скрыть отпечатки.
Я кивнула:
– Верно. Но есть методика, которая позволяет обнаружить следы, оставленные внутри аксессуара.
– Ишь ты! Аксессуара! – с издевкой повторил Степан. – Крем-брюле, гей-парад, бланманже с фуа-грой. Ладно, пошли!
– К паукам? – на всякий случай уточнила я.
– Боишься? – обрадовался Козихин. – У меня один арлекин, это Борька армию держал. Не дрожи, Эдди из укрытия не выходит.
– Павлик, – поправила я.
– Эдди! – гаркнул Степан Сергеевич. – У меня Эдди Второй! Никаких Павликов-хренакликов. Иди тихо, не топай, как слониха! Напугаешь парня, он и так пока не в себе.
– Постараюсь порхать, как бабочка, – пообещала я.
Степан окинул меня оценивающим взором.
– Ну, у тебя это никак не получится. Бабочковости я не требую, просто не громыхай. Толстяки шумные.
Я обычно не реагирую на тех, кто намекает на особенности моей фигуры. Назовете меня жиртрестом, промсарделькой или вульгарно «коровой», я сделаю вид, что ничего не слышала, а если повторите, изображу полнейшее безразличие. Только так можно заставить человека перестать болтать гадости – скучно же обзывать того, кто вас упорно не замечает. Но в душе я всегда очень обижаюсь и переживаю. Да, я толстая, но разве полные люди чем-то отличаются от худых? Мы что, монстры? Или у нас кровь зеленая?
Но почему-то восклицание Козихина меня не оскорбило, наоборот, мне стало весело, поэтому, ответив: «Да, гиппопотаму нелегко летать», – я двинулась за Степаном, очутилась в просторной комнате и была поражена до глубины души.
До сих пор я думала, что аквариум – это небольшой стеклянный ящик, в котором навалена груда камней. Но сейчас я увидела огромный прозрачный куб на высоком постаменте. Сверху он был прикрыт сетчатой крышкой, по бокам громоздились разные лампы, термометры, датчики.