Шекспир мне друг, но истина дороже
Шрифт:
– Где она?! – перебил Озеров. – Где сейчас эта маска, Лариса?!
Она посмотрела на него, словно проснувшись:
– Как… где? У Валерии Дорожкиной. Виталий ей подарил сразу же. Она потом везде ее с собой таскала, цепляла на себя, у всех уличных фотографов снималась. Ей, наверное, казалось, что она в этой маске очень сексуальна. Женское тело и лошадиная голова. Прямо древнегреческие мифы. Господи, какая чушь…
– И она все время была у Валерии?
– Лошадиная голова? Конечно.
Озеров швырнул фотографию на пол и ринулся вон
Федя Величковский доехал до театра драмы за семь минут. Въехав прямо на пешеходную улицу, он приткнул озеровский джип к решетке, огораживающей старую липу, и подумал мимоходом, что шеф, пожалуй, штраф из его зарплаты вычтет.
Он промчался мимо торжественного вахтера дяди Васи, на ходу снимая куртку с мордой льва на спине. Куртку он пристроил на перила лестницы – не мог тащить ее с собой, – и, перепрыгивая через ступени, помчался на четвертый этаж.
…Скорей, скорей! Только бы успеть!
Он сам не знал, зачем подгоняет себя, но чувствовал, что вот-вот, и время уйдет совсем. Он же давно догадался, давно! Догадался – но не сложил два и два.
Ты слишком разбрасываешься, говорил отец. Ты слишком поверхностно ко всему подходишь. Ты никогда ничему не научишься, если будешь скакать по верхам! Ты не замечаешь людей и события, а если замечаешь, то не даешь себе труда дать им оценку.
…Это правда. Все это чистая правда, он не дает себе труд и скачет на лихом коне.
Но он изменится, обязательно изменится! Он станет лучше, и Василиса будет им восхищаться всю оставшуюся жизнь.
Федя не думал, сколько ему осталось жизни. Он был уверен, что вечность.
Тяжелая двустворчатая, обитая железом дверь в декораторский цех была закрыта. Федя потянул на себя створку и чуть не повалился назад, так легко она подалась.
Он был здесь только один раз, давным-давно, когда шатался по театру, только узнавая его и думая о том, как ему все нравится!.. Особенно нравится драма, в которой он, Федя Величковский, играет роль умного и отстраненного наблюдателя – столичный франт среди провинциалов!..
В громадном высоком помещении пахло стружкой и клеем – приятно.
– Але, – сказал Федя громко. – Але, гараж!..
Никто не отозвался, и он прошел за решетки, на которых крепили декорации. Решетки тоже были тяжелые и на вид неподъемные. Над ними болтались цепи, крюки, рядом горбились механизмы, лебедки с провисшими тросами и еще какие-то приспособления.
Под самым потолком шла железная галерея, заваленная всякой рухлядью – улыбающееся румяное солнце в человеческий рост, растопырив фанерные лучи, лежало на боку, его почти закрывал щекастый и курносый месяц, дальше была приткнута медуза Горгона со змеями, пара колонн, скрещенных, как шпаги, макет самолета времен Отечественной войны, дальше чучело медведя и еще много всякой ерунды.
Задрав голову, Федя посмотрел на галерею и по сторонам.
Убедившись, что никого нет, он быстро пошел к верстакам, которые тянулись вдоль дальней стены, широкие, уставленные банками с краской, тисками и всякими инструментами. Почему-то Федя был уверен: он быстро найдет то, что должен найти, хотя пространство оказалось огромным, незнакомым и пугающим.
Федя стал перебирать банки и баллоны, пачкая пальцы красками и еще какой-то химией. Лоб у него вспотел, и немного зашумело в голове – должно быть, от резкого острого запаха.
…Он не может не найти!.. Конечно, найдет. Просто нужно искать внимательнее.
Ты слишком спешишь и очень поверхностно ко всему подходишь!
Желтый увесистый баллон с черными буквами он обнаружил в самом углу за верстаком. Собственно, не один баллон, а целый ящик, набитый плотно, как коробка с патронами. Одно гнездо пустовало.
Федя Величковский присел на корточки возле ящика. Почему-то ему казалось очень важным понять, что именно написано на коробке, он все никак не мог разобрать – этикетка была порвана посередине и скособочена.
Тут что-то легонько толкнуло его в спину. Он клюнул носом, оперся рукой о пол и оглянулся.
За ним стоял Валерий Клюкин с короткой железякой в руке и смотрел вроде с интересом.
– Ну что? – спросил он тоже с интересом. – Нашел?
– Нашел, – ответил Федя, соображая, что ему теперь делать, и Валерий как будто прочитал его мысли.
– Ты сиди, сиди, – велел он негромко. – Не поднимайся.
И поиграл железякой – туда-сюда.
– Да ладно, – сказал Федя. – Брось ты. Все знают, что я здесь, даже вахтер дядя Вася.
– Положить мне на дядю Васю, – отозвался Валерий. – Все равно никто ничего не докажет. Я тебя во-он в окошку спущу. Тут высоко, лететь далеко. А двери я запер.
– Да что тебе толку от того, что я из окна выпаду? Только проблем больше! Тебе драпать надо, а не со мной тут… возиться.
– Я сам знаю, что мне надо.
– Знаешь, а баллон у Ляли на столе оставил! С чем баллон-то?..
– С морилкой. Горит, как бензин! Китайцы делают. Деловой народ китайцы!.. А баллон я не забыл. Я же думал, там все дотла сгорит! И если б не начальник твой, так и было бы. Все как по нотам – дура эта якобы режиссера отравила за то, что он ее любовника собирался уволить. И жену мою отравила, потому что она Ромку у нее увела! Написала письмецо прощальное, и адью – на тот свет!..
Федя осторожно сел на край ящика с превосходной китайской морилкой. И ногу повернул так, чтобы можно было резко вскочить. Ему хотелось думать, что он успеет резко вскочить.
– Так ведь ничего у тебя не вышло, Валера. Жена не отравилась, и Ляля не погорела! Выходит, неудачник ты, Валера.
Клюкин захохотал, закинув кверху бороду.
– Это я-то неудачник?! Да я всех вас раскусил давно, удачников, и в гробу видел! Вон супруга моя – удачница! Все мужики ее, все в ногах валялись, все имела, чего пожелает! Кончилось все! Кранты! Ничего больше нет – ни денег, ни славы! И не будет никогда.