Шекспир
Шрифт:
Впоследствии и сам Вильям Давенант за стаканом вина в кругу друзей, среди которых находился Сэмюель Бетлер (1612–1680), автор поэмы «Гудибрас», намекал на секрет своего происхождения. Вообще в эпоху Реставрации было распространенным мнением, что свой писательский дар Давенант унаследовал от Шекспира. Все это, конечно, лишь темные слухи.
Дела «Глобуса» шли хорошо, и Шекспир, как пайщик театра, становился зажиточным человеком. В 1605 году он приобрел арендные права на земли близ Стрэтфорда на крупную сумму в 440 фунтов стерлингов. Все было, повидимому, благополучно и в семье. В 1607 году дочь Шекспира Сузанна вышла замуж за врача Джона Холла, человека весьма образованного (Холл прекрасно владел французским языком и свободно писал на латинском языке). Как врач, Холл пользовался известностью далеко за пределами Стрэтфорда.
Были за эти годы и утраты. В 1605 году умер актер Августин Филипс, оставив Шекспиру деньги на покупку кольца — эмблемы дружбы и памяти. Филипс был одним из самых известных
В декабре 1607 года умер младший брат Шекспира, Эдмунд, который тоже был актером. Но каковы бы ни были отдельные печальные события в личной жизни, с внешней стороны все кажется особенно благополучным и спокойным как раз в те годы, когда Шекспир пишет свои бурные трагедии и когда над творчеством его как бы простирается сумрачное, озаряемое вспышками молний грозовое небо. Но мы говорим только о внешних фактах. Под этой спокойной внешностью в душе великого гуманиста не могла не бушевать буря. Касаясь шекспировского «Юлия Цезаря», мы упоминаем о том мрачном настроении, которое отразилось в те годы на произведениях гуманистов. Это настроение было не случайным. Ренессанс, принесший с собой освобождение от пут средневекового мировоззрения, породил яркое, праздничное искусство. Но на смену феодальным шли капиталистические отношения. И чем яснее вырисовывалось лицо нового, хищного мира, в котором, по выражению рыбака в шекспировском «Перикле», «Люди — как рыбы в море: большие пожирают малых», тем острее чувствовали гуманисты той эпохи негодование на царившие вокруг бедствия и произвол. Эти чувства нашли выражение в знаменитом 66-м сонете Шекспира, который можно поставить эпиграфом к его величайшим трагедиям:
Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж Достоинство просящим подаянье, Над простотой глумящуюся ложь, Ничтожество в роскошном одеяньи. И совершенству ложный приговор, И девственность, поруганную грубо, И произвольной почести позор, И мощь в плену у немощи беззубой, И прямоту, что глупостью слывет, И глупость в маске мудреца, пророка, И вдохновения зажатый рот, И добродетель в рабстве у порока. Все мерзостно, что вижу я вокруг, Но жаль тебя покинуть, милый друг. [60]60
Перевод С. Маршака.
XIX. «ГАМЛЕТ»
О «Гамлете» написано огромное количество исследований и комментариев на разных языках. Число библиографических названий (статей и книг), относящихся к «Гамлету», измеряется, вероятно, цифрой, близкой к двадцати тысячам. Это не случайно. Белинский справедливо назвал «Гамлета» «блистательнейшим алмазом в лучезарной короне царя драматических поэтов». [61]
Омлоти, старинная форма имени Гамлет, встречается в древних скандинавских сказаниях. Исследователи разложили это слово на составные части; собственное имя Анле и Оти, что значит «неистовый», «безумный». Повидимому, притворное безумие Гамлета искони входило в эту повесть. Возможно, что эпитет «неистовый», «безумный» также намекает на ту скрытую страстность, которой с самого начала был отмечен образ Гамлета. Так в трагедии Шекспира, когда Лаэрт хватает Гамлета за горло (сцена похорон Офелии), тот говорит о себе: «Хоть я и не вспыльчив и не опрометчив, но есть во мне опасное…» Страстность вырывается со всей силой, когда Гамлет, разжав стиснутые зубы Клавдия, вливает ему в рот отравленное вино: «Кровосмеситель, убийца, проклятый король Дании, пей!» И тут же добавляет иронически: «Где же твоя жемчужина?» — в кубке не оказалось жемчужины, так как король вместо нее бросил в кубок яд.
61
В. Г. Белинский. Гамлет, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета (1838). В книге: В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений под ред. С. А. Венгерова Т. III, Спб., 1901, стр. 187–188.
Повесть о Гамлете впервые записал в конце XII века датский хронограф Саксон Грамматик. В древние времена язычества, — так говорит эта написанная на латинском языке повесть, — правитель Ютландии был убит во время пира своим братом Фенгом, который затем женился на его вдове. Сын убитого, молодой Амлет (так называет его Саксон Грамматик), решил отомстить за убийство отца. Чтоб выиграть время и казаться безопасным в глазах коварного Фенга, Амлет притворился безумным. Все его поступки говорили о «совершенном умственном оцепенении»,
В 1576 году французский писатель Бельфорэ [62] воспроизвел это древнее сказание в своих «Трагических повестях». Для Бельфорэ, как и для Саксона Грамматика, в основе сюжета лежало осуществление кровной мести. Убив своего врага, Гамлет восклицает: «Расскажи своему брату, которого ты убил так жестоко, что ты умер насильственной смертью… пусть его тень успокоится этим известием среди блаженных духов и освободит меня от долга, заставившего меня мстить за родную кровь».
62
Русский перевод повести Бельфорэ о Гамлете имеется в книге: В. Шекспир. Трагедия о Гамлете — принце датском. Перевод К. Р., т. И, Спб., 1900, стр. 2-28.
В восьмидесятых годах XVI века на лондонской сцене была поставлена пьеса о Гамлете, в которой (это все, что мы знаем о ней) появлялся призрак убитого отца. В 1596 году Томас Лодж писал о «бледном лице призрака, который кричит со сцены жалобно, как торговка устрицами: «Гамлет, отомсти!» Автором этой пьесы был, повидимому, Томас Кид. Его творчество знакомо нам по единственной дошедшей до нас его пьесе «Испанская трагедия» (1586), о которой мы говорили.
Зная потерянную для нас пьесу Кида, а также не только французскую повесть Бельфорэ, но, как показывают исследования, и старинную латинскую редакцию Саксона Грамматика, Шекспир создал своего «Гамлета».
По словам Офелии, Гамлет некогда был «зеркалом моды», владел «шпагой воина» и «языком ученого», обладал «внешностью придворного». И вот этот блестящий юноша поступил в университет. В английских же университетах того времени (Шекспир здесь, как и везде, описывал под чужеземными именами и одеждами окружавшую его английскую действительность) существовала целая бездна, отделявшая знатных богачей от бедных студентов. У современника читаем: «Люди знатные и богатые посылают своих сыновей в университет, как в лучшую школу фехтования и танцев». А между тем закон запрещал бедным студентам Оксфорда и Кембриджа просить подаяния на улице. Гамлет перешагнул через эту бездну и подружился с бедным студентом Горацио.
Гамлет является перед нами в «чернильном», траурном плаще. Его простая одежда лишена, как видно из текста, собольей опушки; на его башмаках нет розеток, которые тогда носили щеголи, а также актеры, исполнявшие роли «героев» и «любовников». Как и одежда, просты его речи. Характерно, что в отличие не только от короля, но и от норвежского принца Фортинбраса он всегда говорит о себе «я», а не «мы». Но в его речах есть то «изящество простоты», которое так неподражаемо умел передавать «лебедь Эйвона», как назвал Шекспира Бен Джонсон.
Мы впервые видим Гамлета уже находящимся во внутренней борьбе с окружающим его миром. Особенно характерно для него то, что за частными явлениями он мгновенно видит их общую причину. Поступок матери, так быстро забывшей былую любовь («еще башмаков не износила»), для Гамлета — типичное выражение несправедливости окружающего его мира. Гамлет всем своим существом чувствует отвращение к этому миру, где властвует «распухший от обжорства и пьянства» «улыбающийся негодяй», как называет Гамлет короля Клавдия, и где кишат Розенкранцы и Гильденстерны (по тонкому замечанию Гёте, эти два совершенно друг на друга похожих человека как бы являются представителями целого множества похожих на них, коварных, подлых и в то же время безличных людей). В таком мире, как «в заросшем плевелами саду», Гамлету не хочется жить. «Мир — тюрьма», — говорит Гамлет.