Шелепин
Шрифт:
«Комсомольские деятели – это никакая не молодежь, а специфическая категория – чиновничий подрост, смена аппаратного руководства, – записал в дневнике Алексей Кондратович, заместитель Твардовского в „Новом мире“. – Это люди, заранее планирующие свою жизнь в руководителях. Молодые люди, еще ничего не сделавшие в жизни и не накопившие никакого запаса впечатлений, опыта, кроме начально-руководящего, уже призваны руководить, учить, воспитывать. Не случайно именно комсомольские деятели – самые консервативные из всех возможных у нас деятелей. Усвоив самую главную заповедь – держи и не пущай! – не пущают. Их легко натравить,
По словам Николая Месяцева, даже в сравнении с 1930-ми годами в последние сталинские годы ситуация в комсомоле ухудшилась – меньше самостоятельности, больше бюрократизма и власти.
В комсомольском аппарате многие делали карьеру, сочиняя доносы на своих начальников, зная, что это лучший способ продвинуться.
Вячеслав Иванович Кочемасов был секретарем ЦК ВЛКСМ с весны 1949-го до осени 1955 года. Он вспоминал, как и на него написали донос: сам, дескать, сын кулака, а жена его – дочь врага народа. А ее отец между тем был секретарем обкома. Его в годы террора расстреляли, мать посадили в тюрьму, а дочь отправили в Горький, где она и познакомилась с Кочемасовым.
Донос передали на рассмотрение Шелепина. Тот пригласил к себе Кочемасова.
– Поговорили, но чувствую, не за тем меня позвал, – рассказывал Кочемасов. – Жду. Он перешел к делу: «Я тебе одну бумагу покажу». Открыл сейф, достал этот донос. Я прочитал. Шелепин говорит: «Ты не обращай внимания и не переживай». И при мне разорвал его и в корзину. Так два раза было…
Не много было в советской истории руководителей, способных на такой поступок. Разорвать анонимку означало взять на себя всю ответственность. Вышестоящие товарищи всегда могли заподозрить его в соучастии: почему не реагировал на сигнал масс? Покрываешь врагов народа?
Один первый секретарь обкома на Украине рассказывал, как на него написали анонимку, что он ходит на гулянки, играет на гармошке, а репертуар у него не очень. Порядок был такой: анонимки разбирались, но того, о ком писали, не вызывали и письмо ему не показывали. Если анонимка не подтверждалась, то человек мог ничего и не узнать. Руководителю области повезло. Анонимку разбирал второй секретарь ЦК Украины Иван Кондратьевич Лутак, доложил хозяину республики. Тот, прочитав анонимку, сказал:
– Слава богу, хотя бы один первый секретарь обкома и играет, и танцует, и поет, и областью хорошо руководит…
По словам Кочемасова, Александр Николаевич Шелепин был простым и достойным человеком, не терпел бюрократических тягомотных заседаний и не читал нотаций.
С Вячеславом Ивановичем Кочемасовым я беседовал, когда он уже вышел на пенсию. Из ЦК комсомола его перевели на работу в посольство СССР в ГДР, потом он был заместителем председателя Госкомитета по культурным связям с зарубежными странами. В 1962 году его назначили заместителем председателя Совета министров РСФСР; он курировал республиканское Министерство культуры, Госкомитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Он оказался последним советским послом в ГДР. Очень спокойный, выдержанный и любезный, Вячеслав Иванович вполне подходил для дипломатической работы…
5 марта 1953 года, со смертью Сталина, началась новая эпоха, но мало кто это понимал. Поначалу
Писательница Валерия Герасимова, первая жена руководителя Союза писателей Александра Александровича Фадеева и двоюродная сестра известного кинорежиссера Сергея Аполлинариевича Герасимова, так описала траурный митинг, состоявшийся в Союзе писателей 10 марта:
«Что-то завывал Сурков, Симонов рыдал – сначала и глазам не поверила, – его спина была передо мной, и она довольно ритмично тряслась… Затем, выступив, он сказал, что отныне самой главной великой задачей советской литературы будет воссоздание образа величайшего человека („всех времен и народов“ – была утвержденная формулировка тех лет).
Николай Грибачев выступил в своем образе: предостерегающе посверкивая холодными белыми глазами, он сказал (примерно), что после исчезновения великого вождя бдительность не только не должна быть ослаблена, а, напротив, должна возрасти. Если кто-то из вражеских элементов, возможно, попытается использовать сложившиеся обстоятельства для своей работы, пусть не надеется на то, что стальная рука правосудия хоть сколько-нибудь ослабла…
Ужасное собрание. Великого «гуманиста» уже не было. Но страх, казалось, достиг своего апогея. Я помню зеленые, точно больные, у всех лица, искаженные, с какими-то невидящими глазами; приглушенный шелест, а не человеческую речь в кулуарах; порой, правда, демонстрируемые (а кое у кого и истинные!) всхлипы и так называемые «заглушенные рыдания». Вселюдный пароксизм страха».
Валерия Герасимова давно поняла, что происходит в стране, и возненавидела Сталина, а Александр Фадеев, по ее словам, искренне его любил, до последнего оставался, как было принято говорить, солдатом партии. Но и его отношение к Сталину со временем изменилось. Увидев после долгой разлуки Валерию Герасимову, он признался ей:
– Дышать стало легче.
А вскоре, осознав то, чему он был свидетелем и деятельным участником, Фадеев застрелился. Его старый друг писатель Юрий Либединский с горечью сказал:
– Бедный Саша, всю жизнь простоял на часах, а выяснилось, что стоял на часах перед сортиром.
Но тогда, в марте 1953-го, еще действовала инерция прошлой жизни. 12 марта «Правда» поместила статью Фадеева «Гуманизм Сталина». В ней говорилось:
«Сталин, как никто другой, определил великое гуманистическое значение художественной литературы как силы воспитания и перевоспитания человека в духе коммунизма, назвав писателей инженерами человеческих душ».
Через неделю, 19 марта, в «Литературной газете» появилась передовица «Священный долг писателя», написанная Константином Симоновым на пару с одним его сотрудником.
Они писали: «Самая важная, самая высокая задача, со всей настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов – бессмертного Сталина».
Фадеев и Симонов доложили в ЦК, что проводят очищение Союза писателей от евреев, хотя ставшие у руля страны люди спешили откреститься от наиболее одиозных сталинских акций и уже решили реабилитировать и выпустить из тюрьмы «врачей-убийц».