Шелковые узы

Райан Нэн

Она ничего не сказала. Только прикрыла синие глаза длинными черными ресницами. Джонни взял ее за подбородок, поднял лицо вверх.

— Я скажу еще раз, чтобы у тебя не осталось никаких сомнений. Я люблю тебя, Невада.

Она попыталась отвернуться, но Джонни не позволил.

— Я люблю тебя, милая. — Джонни замолчал и пристально посмотрел на Неваду. Его глаза, еще недавно блестевшие от выпитого виски, теперь светились любовью и надеждой. — Что нужно… что нужно, чтобы ты полюбила меня?

— Волшебство.

— Тогда я отыщу волшебную палочку. Невада быстро прервала его:

— Отпусти меня, пожалуйста,

пока никто не застал нас вдвоем.

— Все что угодно, дорогая, — грустно улыбнулся Джонни. — Я уеду сразу же после игры.

— Я высоко ценю это, Джон, — храбро заверила его Невада.

— Поскольку я не попаду на твою свадьбу, дай-ка я заранее поцелую невесту.

Невада напряглась, пытаясь вырваться, но не смогла и оказалась в объятиях Джонни. Он повелительно откинул ее голову на свою согнутую руку, и наклонил свое смуглое лицо. На расстоянии дюйма от ее губ, обдавая ее запахом виски, он приказал:

— Перестань называть меня Джоном. Я Джонни, твой Джонни. Его руки напряглись и прижали Неваду к мускулистому телу. — Поцелуй меня, Невада. Поцелуй своего Джонни на прощание.

Глава 40

В половине девятого вечера, в четверг, 3 августа 1877 года, мисс Мэри Гамильтон, ослепительно красивая в своем платье из белого шелка с букетами цветов, окаймленных золотом, величественно поднималась по великолепной мраморной лестнице Королевского театра города Сент-Луиса под руку со своим высоким русоволосым женихом. Лучшие люди города в парадных костюмах заполнили большое фойе, украшенное хрустальными светильниками и коринфскими колоннами с золочеными листьями и лепными фигурами наверху. В оркестровой яме перед сценой музыканты играли увертюру, а элегантно одетые меценаты неторопливо занимали свои места.

В фамильной ложе Максвеллов Невада села на обтянутый атласом позолоченный стул в стиле Людовика XVI под зажженным французским бра в виде букета стеклянных цветов ручной работы. Маленькие ножки Невады покоились на мягком винно-красном ковре. Ее обнаженные плечи белизной и гладкостью кожи могли соперничать с алебастром статуй, украшавших ложу в нишах стен, покрытых резьбой. Вся в бриллиантах, Квинси Максвелл, сидящая чуть сзади, по другую сторону от сына, наклонилась и шепнула ему на ухо:

— Кивни публике, сынок, все смотрят на нас, — и добавила, улыбнувшись Неваде:

— Малькольм, почему бы тебе не поцеловать Мэри в щечку?

— Конечно, мама, — ответил Малькольм, обнял плечи Невады и запечатлел холодный вежливый поцелуй на ее щеке.

Невада опустила ресницы, когда мятный аромат, исходящий от этого тонкого бледного мужчины, напомнил ей о другом поцелуе и о другом мужчине. О большом смуглом мужчине, распространявшем запах виски, целовавшем ее жаркими, как август на Миссисипи, губами.

Люстры в зрительном зале померкли, поднялся тяжелый багряный занавес, начался знаменитый французский балет «Сильвия» на музыку Делиба.

В трех милях вниз по реке от Королевского театра величественный, ярко освещенный пароход стоял у причала в спокойных водах залива. Джентльмены, одетые так же элегантно, как и те, что пришли в оперу, всходили по длинному трапу в плавучий игорный дом «Джон Хаммер», где вот-вот должна была начаться игра в покер с самыми большими ставками за все лето. Наиболее искушенные

игроки с побережья Миссисипи, сгорая от нетерпения, с бьющимися от тревожного ожидания сердцами входили на борт колесного парохода в надежде попытать счастья. Встреча началась приблизительно в девять часов вечера в роскошном салоне на нижней палубе, где посетителей уже ждали бармен и заполненный разнообразными напитками бар. Центр салона занимал единственный, покрытый зеленым сукном круглый стол для шести игроков. Целая дюжина участников заявила о своем желании сыграть. Половине из них приходилось ждать своей очереди. При помощи подброшенных монеток были определены первые участники. Джонни Роулетт стал одним из них.

Как раз в то время, когда Джонни занимал свое место за карточным столом, темпераментный шеф-повар корабельного камбуза, что был расположен как раз напротив салона, сердито отшвыривал от себя кастрюльки и сковородки, бормоча, что сегодня слишком жарко, чтобы готовить креветок этой «банде выродков-игроков». Не переставая бормотать, этот маленький человечек в высоком белом колпаке и белоснежном фартуке нетерпеливо зачерпнул половником свиного сала из ведра и шлепнул его на раскаленную сковородку.

Подняв театральный бинокль, выпрямив спину и плечи, небрежно опустив левую руку на локоть Малькольма, Невада смотрела французский балет, цинично спрашивая себя, сколько еще зрителей в зале вместе с ней считают мгновения до его окончания.

И ты будешь беспокоиться и жалеть, что тебя нет рядом со мной.

Пророческие слова Джонни вспомнились Неваде. Да, она беспокоилась, черт его подери, и она хотела быть рядом с ним. Невада не могла удержаться от этого чувства, хотя бы потому, что сидеть рядом с Джонни за покером было в десять раз интереснее, чем смотреть этот скучный балет в обществе Малькольма и его матери.

Невада закрыла глаза, не отводя от лица бинокля, и ужаснулась мысли, пронзившей ее мозг: балет, опера, шекспировское общество — это все, что ждет ее в жизни, а Невада была вовсе не в восторге от таких вещей. Она немедленно поправила себя. Ей придется научиться радоваться всему этому. Невада не была рождена для такой жизни, но со временем ей непременно понравятся такие занятия, как нравятся они Малькольму.

Кроме того, ее ждут и другие удовольствия. Спина Невады вздрогнула от озноба, когда девушка поняла, что не может себе представить, какие именно удовольствия ждут ее.

Все шестеро первых игроков были изысканно и безупречно одеты, на каждом лежала невидимая печать благосостояния. Джонни, в сшитом на заказ костюме, лениво покуривал сигару, перебирая рукой столбик двадцатидолларовых фишек. Его черные глаза были непроницаемы, как и всегда, когда он садился за карточный стол.

Но сегодня Джонни был очень расстроен в отличие от остальных участников игры. Его сердце было далеко отсюда. Его мысли убегали к той черноволосой женщине, которую он целовал в последний раз в полдень в холле Лукас Плейс. Рассеянность Джонни повлекла за собой глупые, дорогостоящие ошибки: он увеличивал ставку, когда должен был уклониться от игры, позволял другим брать взятки, которые мог бы взять сам. Ошибки и промахи в игре такого уровня быстро привели к печальному результату — через два часа после начала игры Джонни покинул стол. Он был не в состоянии продолжать игру.