Шелковый фонарь
Шрифт:
О-Цую. Я рада видеть друга достопочтенного Мэйана. (К Синдзабуро.) Меня зовут Цую… я дочь Хейдзаэмона. (Склоняется.)
Доктор. А как здоровье вашего батюшки? По-прежнему?
О-Цую. Благодарю вас за внимание. Мне кажется, что хуже. Раньше все-таки реже были припадки безумия.
О-Ёмэ. Теперь, когда случается припадок, он даже нас с госпожой не признает… Подумайте, – родную дочь.
Доктор. Неужели?
О-Цую. О-Ёмэ говорит правду. Это так тяжело.
Доктор. Бедняжка! Представляю, как
О-Емэ. Когда господин в своем уме, и то не легко: настроение у него тяжелое, бранит весь свет и даже нас… Никого не хочет видеть.
Доктор. Что это? Раньше так не было.
О-Емэ. Да… вы столько времени не появлялись… за это время и произошло ухудшение.
О-Цую. От моего доброго, ласкового отца ничего не осталось. Я вспоминаю, как нежен он был всегда, как добр ко мне, и вдруг – что сделалось с ним!
Доктор. Я не мог раньше посетить вас, простите, О-Цую-сама. И, может быть, все это от моего недосмотра. Позвольте взглянуть на него. Можно?
О-Цую. Прошу, почтенный Мэйан. На вас вся надежда. К тому же он верит вам и любит вас… Пройдите и осмотрите его.
О-Ёмэ. Как хорошо, что вы пришли. Сегодня уже с утра старый господин ходил такой суровый, мрачный. Взгляд временами дикий. Увидел меня, пристально посмотрел и как закричит: «Кто это?» Едва уверила его, что это я – Ёмэ. А теперь заперся у себя и не выходит. Боюсь, не перед припадком ли все это.
Доктор. Тогда немедля позвольте мне пройти к нему. Проводи меня, О-Ёмэ.
О-Цую. Спасибо, доктор.
Доктор. Подожди меня, Синдзабуро! Я скоро вернусь. А ты пока поговори с О-Цую-сама. (Уходит, задвинув за собою перегородки. [17] )
Молчание.
Синдзабуро (смущенно). Простите меня, О-Цую-сама, что так невежливо нарушил ваше уединение. Я бы никак не осмелился утруждать вас, если бы не достопочтенный Мэйан.
17
В традиционном японском доме часть стен, разделяющих комнаты, представляет собой раздвижные перегородки, скользящие в пазах, находящихся в полу и на потолке.
О-Цую. О нет, Синдзабуро-сама! Ваш неожиданный приход – радость для нас. Ведь я целыми днями вдвоем с О-Ёмэ. Кроме нее, у меня нет ни подруг, ни служанок.
Синдзабуро. А ваш батюшка?
О-Цую. Как вы слышали, он в последнее время почти не выходит. Когда у него припадок, к нему страшно приблизиться. А когда он в сознании, то никого не хочет видеть.
Синдзабуро. Я не имею права вас спросить… Но, может быть, вы все же объясните: отчего это? Что такое с вашим уважаемым батюшкой?
О-Цую. Мне тяжело рассказывать, Синдзабуро-сама! Разве вам не говорил почтенный Мэйан?
Синдзабуро. Нет…
О-Цую. Тогда я скажу… Хоть и не пристало мне утруждать своим горем других. Но вы так добры… Отец мой – безумен!
Синдзабуро. Безумен?
О-Цую. У него помутился разум, и уж давно…
Синдзабуро. Отчего же?
О-Цую. Не спрашивайте, Синдзабуро-сама! Это такая ужасная история! Мне не хочется даже вспоминать.
Синдзабуро. Прошу прощенья, О-Цую-сама, если я коснулся душевной раны. Но поверьте: я осмелился спросить только из участия к вам, из самого искреннего участия.
О-Цую. Я верю, Синдзабуро-сама. У вас такое доброе лицо. Такой ласковый голос… Я давно уж не слышала такого голоса… Отец мой или угрюмо молчит, или, когда на него находит болезнь, бранит всех и вся.
Синдзабуро. Вы говорите «находит». Значит, безумие его не постоянно?
О-Цую. Нет, только временами с ним случаются дикие припадки. И тогда он страшен становится… О, как страшен!
Синдзабуро. Когда же с ним это происходит?
О-Цую. Тогда, когда он вспоминает про тех людей…
Синдзабуро. Про тех людей?
О-Цую. Вы их не знаете… Про О-Таму и Дайскэ.
Синдзабуро. Я не слыхал про таких… Кто они?
О-Цую. Все это так грустно… Но раз вы желаете узнать, значит, хотите принять на себя часть нашей печали.
Синдзабуро. Я готов принять всю вашу печаль, чтоб вы, О-Цую-сама, стали радостной и счастливой.
О-Цую. Так слушайте. Тогда мы еще жили в столице… Отец занимал важный пост. Он был начальником дворцовой стражи. Весь день был во дворце сегуна. И сёгун был милостив к нему. Все завидовали судьбе могучего Хэйдзаэмона. И жили мы – отец, мать и я – в роскоши и почете…
Синдзабуро. Ваша матушка…
О-Цую. Она скончалась… О, Синдзабуро-сама! Это и явилось началом наших бед.
Синдзабуро. Бед? Какие ж беды обрушились на вас, О-Цую-сама?
О-Цую. Отошла в иной мир матушка… Остались мы одни с отцом и… Синдзабуро-сама, Синдзабуро-сама! Мне тяжело, мне больно!
Синдзабуро. Прекрасная, бедная О-Цую-сама! Как мне помочь вам? Как облегчить ваше горе?
О-Цую. Отец сначала чтил память матери. Потом, ведь это всегда бывает так… приблизил к себе… У нас была домоправительница… Она сумела расположить к себе отца. Он взял ее в наложницы! [18]
18
Формально представители дворянского класса имели только одну законную жену, однако обычай не возбранял иметь наложниц, число которых зависело от достатка и знатности самурая.
Синдзабуро. И она стала обижать вас?
О-Цую. О, нет! Отец слишком любил меня, чтоб дать в обиду… Нет, она замыслила недоброе на него самого.
Синдзабуро. На вашего отца?
О-Цую. На него. Она польстилась на наше богатство. Впрочем, не одна она. Батюшка был уже в годах, и у нее вскоре оказался сообщник: молодой племянник моего отца, Дайскэ, живший у нас же в доме.
Синдзабуро. Негодяй!
О-Цую. Они и сговорились умертвить отца, чтобы потом завладеть его имуществом. Он бы наследовал по закону, а она вышла бы за него замуж.