Шенгенская история
Шрифт:
Пока она стояла у плиты, Витас включил компьютер и через модем влез в интернет.
– Что-то у тебя сеть плохо ловится! Медленно! – пожаловался он.
– Тут надо иметь терпение, – Рената обернулась. – Здесь все плохо «ловится»! Я на днях хотела для тебя работу найти, но у нас есть только одна ветеринарная аптека, да и та только для пчеловодов. А ветлечебницы нет. Ближайшая в Паневежисе. Может, съездим узнаем?
– Что узнаем? – удивился Витас. – А кто тебе сказал, что я хочу работать в ветлечебнице?
– Но ведь работать надо! – произнесла она нежно, чтобы не мог он ответить на ее слова резко. – Я вот себе тоже
– Не стоит беспокоиться, – попросил ее Витас. – Если будет нормальный интернет, я себе и так работу найду. А ездить в другой город и сидеть там с больными собаками и кошками с девяти до шести я не хочу!
Ужинать собрались за овальным столом. К вареной картошке Рената нарезала ветчины, поставила солений, на доске – початый квадрат черного литовского хлеба, не потерявшего ни свежести, ни аромата с сочельника. Налила в стаканы компота.
– А что-нибудь покрепче есть? – спросил Витас, присаживаясь.
– У деда есть, пойди пригласи его, заодно и попроси, чтобы он бальзам прихватил!
Витас вернулся за стол со старым Йонасом и с бутылкой подаренного старику в прошлый раз «Жальгириса». Рената уставилась на деда веселым взглядом – он зашел в своем любимом сером костюме, в старой, но глаженой зеленой рубашке с вертикальными синими полосами, с темно-красным галстуком. Пестрота рубашки и галстука по сравнению с серостью костюма словно подсказывали, что все внутри Йонаса радуется, хоть он и пытается свою внутреннюю радость удержать в рамках неких консервативных правил.
– Ты чего так нарядился? – не удержалась внучка.
– Ну как же? Твой жених к нам в дом переехал! Разве это не праздник? До свадьбы вашей я могу и не дожить, сейчас годами вместе живут и не венчаются. Так что для меня это все равно, что на свадьбу прийти! Если вы не против!
– Я не против, – заявил Витас. – Тогда и я приоденусь!
Он взял из шкафа свой костюм, рубашку и вышел в спальню. Вернулся оттуда уже совсем другим, похожим на успешного адвоката – все с иголочки и подчеркнуто дорогое.
Рената провела растерянным взглядом по мужчинам, тоже отошла к шкафу, взяла лучшее платье – темно-синее с красными цветами, туфли на каблуке.
Картошка чуть остыла, но теперь они сидели действительно, как на свадьбе. Только без гостей. Витас разлил по рюмкам бальзам. Дед Йонас достал и положил рядом с вилкой справа от своей глиняной миски очки с толстыми линзами.
– Ну что, совет да любовь? – спросил он, приподняв рюмку.
Ренате стало жарко. Как-то странно она себя почувствовала, словно что-то не так было этим вечером, словно что-то важное она пропустила, не сделала. Она обернулась к Витасу, будто ожидая помощи, поддержки или подсказки. Витас не заметил в ее взгляде беспокойства. Он смотрел на ее губы, обернувшиеся к нему. Наклонился к ней, поцеловал. Поднял рюмку, чокнулся с дедом и протянул ее Ренате.
Свадебная атмосфера, которую дед Йонас еще пару раз попробовал создать вокруг ужина, не удерживалась. Она ускользала, пропадала, как вода в сите. И обычного разговора завести им не удалось, потому что, казалось, каждый о чем-то своем думал и это «свое» не становилось общим. Дед Йонас, перестав говорить о свадьбе, вспомнил, что Барсас опять очень вялым стал, не ест почти ничего. Витас пообещал утром посмотреть собаку. Рената уже в который раз про костел Святого Матаса упомянула и сказала, что с одной из его башен
– У меня тоже была пасека, два десятка ульев. От моего отца Витаса досталась. Только погибли пчелы! Моя Северюте умирала, и я не мог за ними следить, а в округе тогда какая-то пчелиная болезнь завелась…
– Да, пчелы – это хлопотно, – поддакнул Витас. – А вашего отца, значит, тоже Витасом звали!
– Да, как тебя, – дед улыбнулся, забыв о давно погибших пчелах. – Я – сын Витаса, и ваши дети будут детьми Витаса! Это хорошо!
В этот момент Витас заметил, что глаза у Ренаты совсем не веселые и не радостные.
– Ты устала? – обеспокоился он.
Девушка кивнула.
– Ну спасибо! – Старый Йонас поднялся из-за стола, взял очки свои. – Я тоже подустал, пойду отдыхать!
Кровать Ренаты – старая, довольно широкая – показалась Витасу узкой и тесноватой.
– Надо будет новую купить, – прошептал он, прижимаясь к ее теплому телу.
– Вот заработаешь и купишь! – прошептала она в ответ.
– Заработаю и куплю! – пообещал Витас и приник к ее губам.
Теплый запах чужого тепла проник в ноздри Ренаты. Поцелуй, в который ее «увел» Витас, казался бесконечным и желавший быть бесконечным. И запах Витаса стал вдруг сладким, своим, родным.
«Моё „я“ закончилось», – объяснила вдруг Ренате четкая и вовремя появившаяся мысль. Но проникнуть глубже в мозг этой простой мысли не удалось: Ренату уже унесло в мир других, несловесных ощущений, ощущений, отключающий мозг, в мир, где слова становятся музыкой и теряют свое словарное значение.
Глава 29. Париж
Если бы шел дождь, она бы точно ни за что не согласилась идти к Пер-Лашез в вечерних сумерках. Не потому, что боится кладбищ, а просто странно и глупо гулять с малышом в коляске не в просторном парке Бут Шомон недалеко от дома, а по тесным тротуарам в уличном шуме машин, развозящих парижан по домам после окончания рабочего дня. В это время года рабочий день заканчивается самым темным вечером.
Резиновые шины колес коляски по-особому шипят на мокром асфальте. Дождь шел ночью и утром, а уже днем тучи покинули небо над городом, уступив свое место облакам и разрывам между ними, сквозь которые проглядывала привычная и яркая небесная синева.
Барбора остановилась на переходе. Дождалась зеленого сигнала. Пошла дальше. Малыш в коляске спал. Он, наверное, проспит всю дорогу до кладбища и обратно. Вот уже и поворот на бульвар де Бельвиль, отсюда до Пер-Лашез минут пятнадцать.
«Если Андрюс будет каждый день зарабатывать хотя бы по тридцать евро, я оставлю себе только прогулки с собакой», – подумала она.