Шеннеч – последний
Шрифт:
Тревер ждал. Они снова налетели, но не на него, а на Джин.
Он успел заслонить ее. И опять соколы воздержались от удара.
Перед Тревером забрезжила истина. Соколы сознательно не наносили ему вреда.
“Кто бы не отдал этот приказ – Корины или Тот – мне не хотят вредить”, – подумал он, подхватил Джин на руки и опять побежал к камням.
Соколы тут же напали на Джин. Но он и сейчас смог вовремя увернуться, но не совсем, и кровь потекла из длинных царапин, оставленных когтями ящериц на
Джин вскрикнула. Тревер снова попытался бежать, но проворная чешуйчатая голова схватила Джин за шею.
– Вот оно как! – злобно прошептал Тревер. – Меня не велено трогать, так они действуют на меня через Джин!
Да, так оно и есть. Ему не донести Джин живой.
Он должен идти туда, куда ему велят, или они обдерут ее, как и Хьюго.
– Ладно! – закричал он кружащим над ним демонам – Оставьте ее в покое! Я пойду, куда вы хотите.
Он повернулся с Джин на руках и медленно пошел вслед за рабами, которых гнали по каньону.
Их вели целый день вдоль ручья, вокруг базальтового утеса и по голой выжженной солнцем лаве. Некоторые люди упали и так и остались лежать, несмотря на все усилия соколов заставить их идти дальше. Большую часть времени Тревер нес Джин, но иногда просто волочил ее за собой. А какое-то время он вообще не знал, что делал.
Он был как в бреду. Ненависть его ожила, когда он почувствовал, что Джин вырывают из его рук. Он пытался удержать ее – и тут увидел вокруг себя всадников. Корины на своих зверях, с солнечными камнями между бровями.
Они оглядывали Тренера с любопытством и враждебностью. Их обычно невыразительные лица казались странно злыми и инопланетными из-за мерцающих во лбу камней.
– Пойдешь с нами в город, – коротко сказал один из них. – Женщина пойдет с другими рабами.
Тревер с удивлением уставился на него:
– Зачем мне в город?
Корин угрожающе поднял шипастый хлыст:
– Делай, как приказано! Садись!
Раб подвел к нему оседланное животное и держал на поводу, не глядя ни на Тревера, ни на Коринов.
– Ладно, – согласился Тревер, – поеду.
Он сел в седло и ждал. Глаза его горели точно раскаленные угли от сжигавшей его ненависти. Корины сомкнулись вокруг него. Предводитель отдал приказ, и они поскакали к далекому городу.
Тревер,.видимо, по дороге задремал, потому что вдруг оказалось, что солнце уже село, и они подъезжают к городу.
Когда он впервые видел этот город издалека и не мог соразмерить его ни с чем за исключением высоченных горных ликов, он решил, что это просто город, выстроенный из камня. Теперь же он видел его вблизи.
Черные тени легли на город и на долину, но на противоположной горной стене на половине ее высоты был еще свет и бросал отблески на темное нeбо, так что все, казалось, плыло в каком-то странном измерении между ночью и днем. Тревер смотрел, закрывал глаза и снова смотрел. С размерами было что-то не так.
Он быстро взглянул на Коринов с жутким ощущением, что он съежился до размеров ребенка. Но Корины не изменились, по крайней мере по сравнению с ним.
Он снова повернулся к городу, стараясь представить в перспективе его картину.
Город поднимался прямо из развалин. Не было ни постепенного перехода к предместьям, ни окруженных садами вилл, ни рядов коттеджей. Город поднялся, как утес, и возник торжественный, массивный, приземистый и безобразный. Дома были квадратные и стояли плотным строем, невысокие, в основном одноэтажные. Но Тревер чувствовал себя перед ними карликом, хотя никогда не испытывал такого перед земными небоскребами. Это ощущение было странным и почему-то пугающим.
Не было ни оград, ни ворот, ни дорог, ведущих в город.
Верховые животные только что шли по траве равнины, и вот уже их когти стучат по каменной мостовой, и здания окружают их, неуклюжие, неизящные, кажущиеся печальными и одинокими в призрачном свете.
В домах стояла тишина, не было света в черных амбразурах дверей. Последний свет заходящего солнца просочился через высокие пики и лизнул верхнюю часть стен домов – они были древними. “Почти такими же древними, – подумал Тревер, – как сами пики”.
И глядя на оконные амбразуры, на двери, ведущие к ним ступени, Тревер вдруг понял, что в них не так, и скрытый доселе страх взыграл в нем с полной силой.
Город и дома в нем, двери и ступени, высота окон – все было совершенно пропорционально, вполне нормально., если люди, жившие тут когда-то, были ростом в двадцать футов.
Он повернулся к Коринам, спрашивая:
– Вы не строили этот город. Кто строил этот город?
Корин по имени Гелт рявкнул:
– Заткнись, раб!
Тревер посмотрел на него, на других Коринов. Что-то в их лицах и манере, с какой они ехали по темнеющим пустым улицам, говорило ему, что они тоже боятся.
– Вы, Корины, – сказал он, – надменные полубоги, ездящие вокруг и посылающие своих соколов охотиться и убивать, – вы больше боитесь своего хозяина, чем рабы вас!
Они повернули к нему мертвенно-бледные лица, горящие ненавистью. Он вспомнил, как Тот захватил его мозг, и какое это было ощущение. Теперь он многое понял.
– Ну, и каково быть в рабстве, Корины? – спросил он. – Быть в рабстве не только телом, но мозгом и душой?
Гелт повернулся, как разящая змея. Но удара не последовало. Рука, поднявшая тяжелый хлыст, внезапно остановилась, а затем упала. Глаза Корина пылали беспомощной злобой под мерцающим солнечным камнем.
Тревер невольно рассмеялся: