Шепот небес

Проктор Кэндис

Золотистый свет закатного солнца падал на его пылавшее гневом лицо с правильными аристократическими чертами.

– Заприте его на ночь в амбаре, – распорядился Уоррик, обращаясь к двум явившимся вместе с ним слугам, потирая сжатую в кулак кисть правой руки. – А завтра утром мы отправим ублюдка в тюрьму Блэкхейвен-Бей.

Глава 33

Ночью задул холодный антарктический ветер. Он пригнал тучи, и вскоре в окна усадебного дома забарабанил дождь. В комнатах стало холодно и сыро. Если бы сейчас

была зима, слуги разожгли бы в каминах огонь, но на дворе стояла весна. В усадьбе Корбеттов камины и печи переставали топить первого октября и вновь разводили огонь лишь первого апреля, как бы холодно ни было.

Джесси надела теплое шерстяное платье, несколько нижних юбок и набросила на плечи кашемировую шаль. В доме завели порядок, согласно которому вся семья собиралась за столом на ужин. Зябко поведя плечами, Джесси спустилась по парадной лестнице в столовую. Она старалась не поддаваться своим чувствам, хотя ее сердце сжималось от боли при мысли о предстоящей разлуке с любимым человеком. Впрочем, она привыкла скрывать свои эмоции. Так принято вести себя в их доме. Сдержанность считалась добродетелью. Все ее родные таили то, что лежало у них на сердце, и поэтому порой казались Джесси не живыми людьми, а бесплотными тенями.

Холод заставлял ее двигаться быстрее, и она пришла на ужин раньше обычного. Однако, как ни странно, мама и брат уже сидели в гостиной. Беатрис занималась рукоделием, а Уоррик пил бренди.

Джесси сразу же ощутила напряженную атмосферу, царившую в комнате, и оцепенела. Ее сердце сжалось от дурных предчувствий.

– Что случилось? – спросила она, переводя взгляд с матери на брата.

Уоррик прятал от нее глаза.

– Я не желаю присутствовать при разговоре, – заявил он и, осушив залпом стакан, поставил его на серебряный поднос.

Джесси посторонилась, когда он пулей промчался мимо нее и исчез за дверью. Когда шаги брата затихли в коридоре, она посмотрела на сидевшую у камина мать.

– Мама, в чем дело? Я ничего не понимаю.

Беатрис продолжала вышивать, не отрывая глаз от рукоделья.

– Я родила трех дочерей, – уведомила она ровным голосом. Ее тон показался Джесси ледяным. – Трех! Но Бог наказал меня и оставил тебя, а их забрал к себе.

Джесси судорожно вздохнула, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Беатрис не раз намекала на то, что если бы ей представился выбор, она предпочла бы, чтобы в живых осталась не Джесси, а две ее другие дочери, умершие в юности. Но только сейчас она ясно выразила свою мысль, хотя слова ее жестоко ранили Джесси.

– Ты хочешь, чтобы я попросила у тебя прощения за то, что осталась в живых?

Беатрис подняла голову и взглянула на дочь. Ее лицо дышало гневом.

– За тобой следили, Джесмонд, по моему приказу в течение последних трех дней.

– Следили? – не веря своим ушам, переспросила Джесси. Слова матери с трудом дошли до ее сознания. Что она делала три последних дня? Ездила к портнихе в Блэкхейвен-Бей… А потом они с Лукасом предавались страсти в пещере, скрытой водопадом. Вряд ли кто-нибудь мог видеть их там.

Но их долгое отсутствие могло вызвать подозрения. А на побережье они обменялись легким поцелуем, и Лукас обнял ее. Тот, кто следил за ними, наверняка все видел.

– Ты – мое наказание, – продолжала Беатрис ровным бесцветным голосом. – Всю свою жизнь ты мучила меня. Но с позором, который ты навлекла на нас сейчас, не может сравниться ни один из твоих прежних постыдных поступков. – Беатрис с отвращением посмотрела на дочь. Ее глаза горели негодованием. – Ты сошла с ума, Джесмонд. Как ты могла связаться с преступником? С ирландцем? Каторжником? Ты выбрала самый верный способ погубить честь семьи. Неужели ты хотела громкого скандала? Я не могу поверить, что ты влюбилась в такого негодяя!

– Но я действительно люблю его, мама, – спокойно ответила Джесси, хотя ее била дрожь.

– О Боже… И ты считаешь, что это оправдывает твое возмутительное поведение?!

Джесси запахнула шаль на груди и горделиво вскинула голову.

– Я не считаю свое поведение постыдным.

В глазах Беатрис вспыхнул огонек старой обиды.

– Теперь я вижу, что ты такая же бесстыдная тварь, как и Женевьева.

Джесси быстро подошла к окну и с тревогой взглянула на хозяйственный двор.

– Где Лукас? – спросила она, стараясь разглядеть в темноте кирпичный барак, в котором запирали на ночь каторжников, работавших в имении. Ее душу сковал страх. – Что вы сделали с ним?

– Если ты имеешь в виду омерзительного ирландца, то его по приказу твоего брата заперли до утра в амбаре. А завтра на рассвете отвезут в тюрьму в Блэкхейвен-Бей.

Джесси резко повернулась и с ужасом взглянула на мать.

– В тюрьму?! Но… ведь он не сделал ничего плохого!

– Не сделал ничего плохого? – презрительно переспросила Беатрис и, отложив в сторону рукоделие, встала. Ее черная шелковая юбка зашелестела. – Своим предосудительным поведением он заслужил суровое наказание. – Беатрис прищурилась. – Скажи честно, ты беременна?

– Нет.

– Ты уверена?

Джесси покачала головой. У нее пересохло в горле, голова шла кругом.

– Что его ждет? – спросила она.

– В значительной степени все зависит от тебя.

– От меня?

– Ты должна в начале декабря выйти замуж за Харрисона Тейта.

Джесси стало нехорошо. Она поняла, что мать шантажирует ее.

– Нет, я не выйду за него, – слабым голосом возразила она.

– Ты станешь женой Харрисона Тейта, или мерзкого ирландца вздернут на виселице за убийство.

– За убийство? – Джесси на мгновение лишилась дара речи. В комнате наступила тишина, нарушаемая завываниями порывистого ветра за окном и дребезжанием стекол под его напором. – За какое убийство?

– Один из каторжников, участвовавших в побеге, совершенном в прошлом месяце, готов свидетельствовать в суде под присягой, что Лукас Галлахер убил Джона Пайка.

– Он лжет! Человек, убивший кузнеца, погиб при побеге.

– Конечно, он лжет. Но это не имеет значения. Ирландца вздернут на виселице.