Шепот стрекоз (сборник)
Шрифт:
– К чему, док? Ох, простите… А как же вас теперь называть?
– У меня, между прочим, есть имя.
– Но вы же знаете, – засмущался Альберт, – я не могу без улыбки произносить ваше имя… Ангел Серафимович.
– К сожалению, людям более близки дьявольские имена. И они пользуются ими без тени смущения.
– Вы сказали, что люди пока не готовы… К чему?
– К бессмертию, разумеется.
– Вы хотите сказать, что…
– Да, мой друг, – голос профессора Горбина дрогнул и стал предельно жёстким. – Человек существо мерзопакостное. Ему обязательно нужна хорошая узда. Он всегда
– А может быть, наоборот? Когда человек узнает о своём бессмертии, он перестанет вытеснять другого из общего жизненного пространства?..
– Кому ты говоришь! – вдруг взорвался профессор. – Стыдно слушать! Прекраснодушная дребедень! Человек изначально аморален. Не в том смысле, разумеется, что он безнадёжно развращён, этим как раз с успехом занимается общество, а в том, что внутри себя он живёт вне какой-либо морали. Как и любой естественный зверь. Мораль для него – узда, привнесённое извне искусственное ограничение, коррекция поведения, этикет. Мораль – изобретение общества, один из краеугольных камней культуры, признак цивилизации. Общество, дабы выжить, устанавливает различного рода так называемые правила и традиции, которые без ущерба для смысла можно смело квалифицировать, как санкционированные стадные привычки. Но как только это общество начинает разлагаться, и культура рушится – а мы с тобой являемся свидетелями одного из таких переломов – человек показывает своё истинное лицо… а точнее, морду первобытного зверя. А звери есть только двух видов: сильные и слабые, хищники и жертвы. Выбирай по своим возможностям.
– А себя вы к кому причисляете, док, к хищникам или жертвам? – съязвил Альберт.
Он привык к мрачным сентенциям старшего товарища. Однако сегодня профессор превзошёл самого себя. И это несмотря на положительное развитие событий.
– Я и то, и другое, в зависимости от обстоятельств, – вывернулся профессор.
– Вы сказали, «без риска для жизни»? Значит ли это, что «штучка» способна… воскресить мертвого? – осторожно спросил Альберт.
– Сейчас трудно что-либо утверждать.
– Мне просто ужасно интересно…
– В будущем – не исключено. Конечно, если под черепом умершего начались необратимые процессы… мой аппарат бессилен. Но на самом деле, возможности его весьма обширны. Думаю, с помощью этого прибора я смогу переводить стрелки часов в обратную сторону…
– Вы хотите сказать… сможете управлять временем? Но это же фантастика!
– Да, мой друг. Я ставлю себе задачей провоцировать организм на общее омоложение. А в необходимых случаях даже восстанавливать отдельные утраченные органы. Как внутренние, так и внешние. На меньшее не согласен.
Альберт подскочил в кресле.
– И вы так просто об этом говорите, док!? Ой, простите…
– Привыкай называть меня тем именем, которое я получил от родителей. Мой батюшка был человеком верующим и придавал людским именам сакральное значение. А матушка во мне души не чаяла и называла меня ангелочком. Правда, я отчаянно сопротивлялся этому, чем смущал её бедное сердце. Она умерла, когда мне ещё не было десяти. Так вот… – профессор неожиданно задумался, и его лицо застыло бледной маской. – О чём я..?
– Вы говорили о восстановлении утраченных…
– Да-да! Внутренние органы должны восстанавливаться значительно быстрее, – продолжал профессор невозмутимо, катая в ладонях бокал с недопитым шампанским. – Поскольку они находятся в лоне живой естественной лаборатории. Внешние чуть дольше. Допустим, у тебя вышла из строя печень. Цирроз или рак, неважно. Не дай бог, конечно. Так вот, мой прибор поможет тебе воссоздать новую. И она будет чиста, как у младенца. А старую выкинем, как морально устаревшую деталь.
– А ведь это решает проблему донорства!
– Разумеется.
– А также ставит крест на имплантации и, соответственно, на криминальных способах добывания донорских органов.
– Вот именно, – профессор пригубил бокал. – Всё будет своё, изнутри организма.
– А если мне оторвёт руку или ногу? – поинтересовался Альберт.
– Вырастим другую. Мой прибор восстановит всё в том виде, в каком твоя рука или нога были генетически заложены природой, начиная с конструктивных особенностей скелета и кончая двигательными рефлексами… Так же как у ящерицы вырастает новый хвост.
– И кожа будет моя?
– Новое будет идентично старому. И структура мышечной ткани, и кожный покров, и кровеносные сосуды. Ничего чужеродного. И даже отпечатки пальцев.
У Альберта пересохло во рту.
– Невероятно! Но это же похоже… на клонирование!
– Нисколько! Клонирование – чистая репродукция, вторичный продукт, копия, отделившийся от первоисточника биологический фантом. А у меня в программе заложена
регенерация
, то есть,
самовосстановление подлинника
. Ты слыхал когда-нибудь о том, что человек, потерявший руку или ногу, иногда испытывает боль или ломоту в утраченной конечности? Или вдруг у него начинает чесаться ладонь на руке, которую ему оторвало, скажем, в бою много лет назад? О чём это говорит? О том, что мозг продолжает обслуживать утраченный орган, несмотря на то, что он формально отсутствует. Руки нет, а её энергетическое поле продолжает пульсировать с прежней частотой. На этом феномене, собственно, и построена моя теория о возможности полного или частичного самовосстановления человеческого организма, о его гипотетической способности к регенерации.
– А если мне отрежут голову? – ляпнул Альберт и, втянув означенный объект в плечи, трижды плюнул через левое плечо.
Профессор хитро прищурился.
– Ну что могу сказать… Не подставляйся. С головой будет сложнее. И вообще в данном случае было бы правильней сказать: отрежут тело. Ибо всё начинается с головы. Для полноценной регенерации необходимы сигнальные импульсы центральной нервной системы. А стало быть, присутствие функционирующего мозга. Но, думаю, со временем и это станет возможным. Правда, потребуется некоторая модернизация. И уж, как дважды два – наличие головы с неповреждённым мозгом. Хотя бы и отрезанной.