Шепот теней. Пробуждение дракона. Книга 1

Зендкер Ян-Филипп

– На Ламме? – спросила она удивленно.

– Нет, в городе. На Ламму я переселился два года назад, вскоре после развода.

Вопросы так и роились в ее голове. Что он делал во Вьетнаме? Что пригнало его в Гонконг? На какие деньги он купил этот огромный дом? На что он живет? И почему именно на Ламме – острове, который привлекает иностранцев разве как место воскресных прогулок?

– Вам здесь не одиноко?

Он покачал головой.

– Вы живете один?

Он посмотрел ей в глаза, пристыженно, как будто она застала его голым.

– Иногда да, иногда нет.

Кристина вспомнила детские сапожки в прихожей, но от расспросов воздержалась.

– А вы? – спросил он после продолжительной паузы.

Впервые за

долгое время Кристина встретила человека, который проявлял к ней совершенно бескорыстный интерес. Который не ждал от нее ни повышения оклада, ни новых видеоигр, ни туров со скидками. При нем ей не надо было надевать маску – матери, сестры, бывшей жены или босса. Он просто сидел и слушал ее, качая головой, время от времени подливая чай и задавая вопросы. Она рассказывала о католической школе в Гонконге и о своей учебе в Ванкувере. О том, как трудно директору маленького туристического бюро находить клиентов в век Интернета, особенно если при этом приходится одной воспитывать ребенка. О вечерах, когда она, без сил, засыпала перед экраном включенного телевизора и Джош или Тита будили ее посреди ночи. О воскресных ужинах с мамой, которые были ей в тягость и которых она, как воспитанная гонконгская дочь, не могла избежать. Она рассказывала о разводе и бывшем муже, у которого была любовница по другую сторону китайской границы и ребенок, о существовании которых долгое время Кристина не подозревала. Муж содержал их еще до развода с Кристиной, а она удивлялась, почему им вечно не хватает денег. Ведь не от хорошей жизни им пришлось продать маленькую квартирку в Коулун-Тонге и машину, хотя дела в туристическом бюро шли тогда вполне сносно. Но Кристина ни о чем таком не подозревала, точнее, как признавалась себе позже, просто не желала думать. Она доверяла мужу, который находил вполне удовлетворительное объяснение каждой своей поездке в Китай. И когда до нее дошли первые слухи о его изменах, она просто не желала им верить и защищала его перед подругами и мамой. Но муж предал, обманул, унизил ее. Она повторяла это без тени жалости к себе. Доверие – всегда риск. Позже родственники говорили, что она сама виновата во всем, что вела себя как наивная девочка. Из-за этих упреков Кристина на несколько месяцев прекратила всякое общение с ними. Но измена мужа не отучила ее верить людям, пусть даже кое-кто и считает ее дурой. Как будто доверие – это глупость. Как будто у нас есть выбор.

Комната погрузилась в темноту, когда словесный поток гостьи наконец иссяк. Пол едва различал ее силуэт на фоне окна, сверкающую цепочку на шее. Он выглядел усталым, как будто сам говорил все это время. Они долго молчали, и все вокруг дышало умиротворенной, торжественной тишиной.

Кристине все еще было бы достаточно малейшего намека, жеста…

Наутро он проводил ее до парома. Дождь к тому времени закончился, свет фонарей отражался в лужах. Несмотря на непогоду и холод, ресторан в Юнсюване был полон, голоса и смех разносились по всей деревне. В гавани покачивались на волнах рыбацкие лодки.

Паром прибыл вовремя. Прощание вышло немногословным. И хотя о повторном свидании речи не было, у Кристины осталось чувство, что она рассталась с близким человеком, рядом с которым ей было по-домашнему уютно и спокойно.

V

Всю ночь Пол ворочался с боку на бок, мучаясь желудком, как будто переел или заглатывал пищу, не разжевывая, и теперь живот вздулся и урчал, протестуя против такого с собой обращения. Пол не понимал, что могло послужить тому причиной. Он ничего не ел, кроме своего супа, который не мог ему повредить.

О сне нечего было и думать. Пол лежал на футоне и смотрел в потолок. Мерно гудел вентилятор, роились комары, пытаясь обнаружить дырку в москитной секте. Потом в оконное стекло с новой силой забарабанил дождь. За истекший день Пол выслушал и выговорил больше, чем за последние несколько месяцев. Разумеется, он не мог отказать замерзшей женщине в горячем душе и тарелке теплого супа. Но почему она не ушла сразу после этого? С другой стороны, насколько Пол помнил, он ни разу не намекнул ей, что она засиделась. Почему же, вместо того чтобы сразу выпроводить незваную гостью, он стал рассказывать ей о том, как появился в Гонконге и даже упомянул разводе с Мередит. Чем было объяснить этот странный приступ болтливости? Равно как и то внимание, с которым он ее слушал. Слушал и переспрашивал, причем по многу раз. Зачем? Так ли ему все это было интересно? Теперь ему не по себе от этой странной попытки сближения с незнакомой женщиной. Он как будто перешел некую невидимую границу, предал кого-то или потерял что-то для себя очень ценное.

«Как будто доверие – это глупость. Как будто у нас есть выбор…»

Разумеется, выбор есть всегда, хотел он возразить ей, но промолчал.

Он вспоминал, как она сидела перед ним в полумраке, ее короткую стрижку, смуглую, как у всех гонконгских женщин, кожу, изящные, но мускулистые руки, длинные пальцы, и не мог не отдать должного ее красоте. В ушах до сих пор отдавался теплый, низковатый голос, придававший мягкости резким звукам кантонского языка и необычную мелодичность английскому. Слишком много всего оставил в его памяти вчерашний день, и Пола это смущало.

Он чувствовал, как в нем поднимается волна отвращения. К собственной болтливости, к этим дурацким вопросам, к своему непонятному интересу, к ее голосу.

Он услышал его и в следующее воскресенье, когда занимался на террасе своими пальмами. Кристина У стояла у ворот и звала его по имени. Сначала тихо, а потом все увереннее и громче. Пол не отвечал. Она смолкла, обошла вокруг дома и позвала его снова, уже без особой надежды, судя по голосу. Пол затаился, пока ее шаги не смолкли в отдалении.

Всю неделю Пол размышлял о том, что будет делать, если она появится еще раз. Одно время он решил впустить ее в дом, угостить чаем с разными вкусностями или пригласить на прогулку и поесть в Сокквуване приготовленной на пару рыбы, но уже в следующий момент разозлился на себя за эту мысль. Нет, он укажет Кристине на дверь, даст понять, что не желает видеть ее у себя дома ни сейчас, ни в будущем. Чем больше он думал, тем более правильным ему казалось это решение. Как будто у него был выбор. Этой женщине нет места в его мире.

Но лишь только он снова услышал ее голос, сердце забилось сильнее. Пол опять спрятался, правда на этот раз сам толком не знал от чего. Одно время он чуть было не встал, чтобы ответить ей, перегнувшись через перила, но что-то в нем восставало против этого. Так он и сидел в своем укрытии, скорчившись, словно парализованный, и почувствовал невероятное облегчение, когда она ушла. Зато потом на Пола навалилась непонятная усталость, не отпускавшая всю неделю.

В следующее воскресенье он появился в деревне только ближе к полудню, когда прибывают паромы с туристами из Гонконга, и, вопреки привычке, долго сидел на террасе «Сампана», глядя на толпу сходивших на берег пассажиров. Лишь встретившись с ней глазами, он понял, что означала эта его блажь.

Этот день они провели вместе. Он выдался необыкновенно теплым для этого времени года. В безоблачном небе, пронизанном ярким солнцем, чувствовалось дыхание весны. Они молча гуляли, потом пили чай на террасе, где, преодолев робкие сомнения, Пол начал рассказывать о себе. Кристина спросила, как он из Германии попал в Америку, и Пол вполголоса несколько раз повторил ее вопрос, как будто хотел таким образом лучше уяснить для себя его смысл.

С чего или кого он должен был начать? С отца по имени Аарон, этого сумасшедшего еврея из Нью-Йорка или из Бруклина – отец всегда настаивал на этом уточнении. С этого чудака, попавшего в Европу американским солдатом и – надо же! – именно в Мюнхене нашедшего свою любовь в лице дочери активиста социал-демократической партии? Или с матери, Хейделинды, для которой эта любовь стала чем-то вроде запоздалого протеста против расистских законов национал-социалистов. Никакого другого объяснения этому браку Пол найти не мог, так мало его родители подходили друг другу.