Шериф

Сафонов Дмитрий Геннадьевич

Точно так же, как без бешеной собаки не бывает интересных новостей. Левенталь успокоился. И даже немного обрадовался: о такой удаче можно только мечтать, все-таки, надо признать, жизнь в Горной Долине довольно скучна и однообразна.

Шериф выставил вверх оба больших пальца и показал Тамбовцеву: давай, жми на газ, док! Затем постучал указательным пальцем по стеклу наручных часов: мол, не стесняйся, дуй до горы! Мне нужно время, чтобы во всем разобраться.

* * *

Баженов вышел из радиоузла, тихонько прикрыв за собой дверь.

По

гулкому пустому коридору он уже бежал, и эхо, отражаясь от стен, завешанных портретами Ушинского, Макаренко, Чернышевского и прочих человеколюбцев, не могло за ним угнаться. Шериф распахнул дверь школы, широко, как когда-то делал это, отсидев шесть долгих уроков, одним прыжком перемахнул четыре маленькие ступеньки и рванул на себя дверцу верного уазика.

Баженов был сильно возбужден. Особенность профессии: периоды тоскливого ничегонеделания сменялись вдруг упругим адреналиновым душем. И черт его подери, если ему это не нравилось! Нравилось, да еще как!

Нет, ЕМУ точно не поздоровится: тому, кто вздумал светиться в заброшенной штольне. В участке, в большом сейфе у Баженова хранился динамит, который он отобрал у браконьеров несколько лет назад. Может, за давностью динамит ни на что уже не годится. А может, и рванет за-ради святого дела! Рванет, еще как рванет, Баженов в этом не сомневался.

Шериф завел двигатель. Сейчас он ехал в участок. А чего тут ехать-то: вон он, на другой стороне улицы, наискосок. Баженов нажал на газ, и машина резво взяла с места.

В участке его ждал приятный сюрприз: на скамейке перед крыльцом сидела вся «святая троица», как иногда называл их Баженов: местная шпана с Валькой Мамонтовым во главе. Правда, Шериф считал, что иерархия скоро должна измениться: не будет «сиженый» Волков стелиться перед откровенным «бакланом» Мамонтовым. Дурацкая зэковская гордость не позволит. Ну, да ему разногласия в стане врага только на руку. Поодиночке он их передавит еще быстрее, как надоедливых клопов, вылезших из старого дивана.

Шериф сунул руку в карман за ключами, пряча улыбку. «Пришли все-таки, никуда не делись. Сами пришли и дружка привели. Попробовали бы они только не прийти».

Иногда Баженова вызывали в райцентр — в Ковель. Ставили в пример другим участковым, хвалили за самые лучшие показатели в районе. Такие дни Шериф не любил: ему приходилось надевать скучную серо-голубую форму с капитанскими звездами на погонах, галстук-удавка тер загорелую шею, код фуражкой голова потела, ботинки жали… «Я думаю, залог успеха в нашем деле — это индивидуальный подход в работе с потенциальными правонарушителями», — обычно повторял он как заклинание.

В переводе на общедоступный язык это означало: разделяй и властвуй! Шериф обычно сажал хулигана в свой уазик, вывозил подальше от города, находил тихое безлюдное место, сбрасывал портупею, засучивал рукава, аккуратно клал шляпу на сиденье и вкрадчиво говорил:

— Ну что, говно? Слабо? Один на один?

Из драки он всегда выходил победителем, потому что бился люто, не жалея ни себя, ни противника. Глаза его наливались кровью,

и он видел перед собой только одну картинку: ощерившаяся пасть заброшенной штольни на тихой лесной поляне и примятая трава, вся в красных брызгах.

Никто не мог его одолеть, в драке ему не было равных. Но ведь на то он и Шериф. Он ничего не боялся, потому что думал — на этом свете больше бояться нечего. По крайней мере, с тех пор, как ему повстречался этот гнусный Микки. «Зовите меня просто Микки…»

Шериф сжал зубы, да так сильно, что они громко скрипнули. «Святая троица» насторожилась. Баженов видел, как Мамонтов и Качалов напряглись и подались вперед, чтобы, в случае чего, перемахнув низенький заборчик, бежать без оглядки, врассыпную. Нет, теоретически, конечно, можно возражать Шерифу. Но теоретически можно и с водонапорной башни спрыгнуть. Правда, всего один раз — больше не получится.

— Чего расселись? Тащите его сюда. — Баженов распахнул дверь участка, маленького кирпичного домика с одним окошком, да и то в торце. Дальний конец домика занимал ИВС — изолятор временного содержания. Наша «кича» — так ласково называл изолятор Шериф. Деревянный топчан, прикрученный к стене, раковина и допотопное «очко», всегда блестевшее, как форель в ручье, — трудотерапию Шериф считал не менее важным —аспектом воспитания, чем «чудо голодания».

Толстые, в руку толщиной, стальные прутья от пола до потолка отделяли «кичу» от остального помещения. Метрах в трех от ряда прутьев стоял письменный стол, заваленный бумагами, из единственного окошка, забранного ажурной решеткой, косо падали солнечные лучи, в их неверном свете тяжелое пресс-папье из оргстекла переливалось всеми цветами радуги, как фальшивый бриллиант на пальце торговца арбузами. Позади стола, в самом углу, возвышался массивный сейф гнетуще-зеленого цвета.

Баженов подошел к решетке, открыл дверь:

— Заводи!

Волков выглядел не так, чтобы очень хорошо. Нос — точнее, это и носом-то нельзя было назвать, какая-то бесформенная лепешка. Посередине лица — сильно распух, на лбу и щеках — засохшие разводы крови с грязью пополам, глаза горят сухим горячим блеском, а вокруг глаз — фиолетовые очки.

Мамонтов и Качалов поддерживали его за локти, но, войдя в помещение участка, Волков со злостью отбросил их руки. Без поддержки он тут же покачнулся, но быстро нашел утраченное равновесие и пошел вперед — к приветливо распахнутой двери «кичи».

— Кого вы мне привели? — строго спросил Шериф. — Что-то не узнаю. Что у тебя с лицом, парнишка? — участливо спросил он Волкова. — А! — Баженов беззаботно махнул рукой. — Можешь не отвечать, я и сам знаю. Упал. Правда? — последний вопрос был уже обращен ко всем троим. Мамонтов и Качалов молчали.

— Досмеешься, гад! — процедил сквозь зубы Волков.

Баженов снял шерифскую шляпу и склонился перед Волковым в издевательском поклоне, наверное, так приглашали незадачливого Людовика на гильотину: «Добро пожаловать, ваше величество, патентованное средство от головной боли, извольте попробовать».