Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1
Шрифт:
Проезжая из улицы в улицу, я точно видел перед собой неясные очертания Джона Ферье и дорогой Люси, выступающие из тумана. Так доехал я до дома в Брикстон-Рэде. На улице не было видно ни живой души, не слышалось ни малейшего звука, кроме плеска дождевых потоков по трубам. Заглянув внутрь фиакра, я увидел Дреббера, который погрузился в тяжелый, пьяный сон. Я взял его за плечо и встряхнул.
– Мы приехали, – сказал я.
– Отлично, мой друг, – ответил он.
Очевидно, он воображал, что приехал в указанную им гостиницу. Поэтому, не говоря ни слова, он вышел из экипажа и пошел за мною через сад. Но я должен был пойти с ним рядом и поддерживать его под руку, до того он был пьян. Подойдя к двери дома, я отпер ее и ввел моего спутника в первую комнату.
– Здесь темно, точно в печке! – воскликнул Дреббер, гневно топая ногой.
– Сейчас будет светло, – ответил я, чиркая спичкой и зажигая огарок восковой свечи, которую я носил в кармане, – А теперь, Энох Дреббер, – продолжал я, поворачиваясь к нему лицом и освещая его огарком, – узнаете меня?
Он молча глядел на меня пьяными глазами в течение нескольких секунд. Затем глаза негодяя широко раскрылись от безумного страха, исказившего его лицо. Он знал, что ждет его, и поэтому отпрянул от меня назад. Обильный пот выступил на его лбу, а зубы застучали. Я прислонился к двери и от души расхохотался. Я всегда думал, что месть для меня будет сладка, но никогда не предполагал, чтобы она будет сладостной до такой степени.
– Несчастный, – сказал я, – я гонялся за тобой по всему миру, и ты все время ускользал из моих рук. Но теперь настал конец: один из нас не увидит завтра восхода солнца.
Он продолжал пятиться от меня в то время, пока я говорил, и по его глазам я видел, что он считает меня сумасшедшим. О! Я действительно был им в этот момент. Кровь бурно клокотала в моих жилах и молотом стучала в висках. Я близок был к припадку, как вдруг сильное кровотечение из носа принесло мне облегчение.
< image l:href="#"/>– Помнишь ли ты Люси Ферье? – воскликнул я, затворив дверь и показывая ему ключ. – День твоей казни откладывался очень долго, но он настал, наконец!
Негодяй дрожал, как в лихорадке, и готов был умолять меня о пощаде, если бы не понял сразу, что это было бесполезно.
– Вы хотите убить меня? – пролепетал он.
– Кто говорит об убийстве? Разве можно называть убийством; когда подстреливают бешеную собаку? Имел ли ты жалость в сердце, когда оторвал дорогую мне девушку от трупа ее отца и подверг ее поруганию в твоем проклятом гареме?
– Не я убил ее отца! – оправдывался несчастный.
– Но ты разбил ее невинное сердце! – закричал я, вынимая из кармана одну коробочку с пилюлями. – Пусть Бог правосудный судит между нами: выбирай одну из этих пилюль. Одна из них содержит смерть, другая безвредна; я возьму ту, которая останется. И мы увидим, действительно ли существует Бог на небесах или же один лишь случай руководит нами.
Он бросился на колени, унижаясь и моля о пощаде. Но я вынул из кармана нож и поднес к его горлу. Тогда он решился и выбрал пилюлю, а я проглотил другую. Несколько секунд мы молча глядели друг на друга. Кто из нас должен умереть? Никогда в жизни я не забуду выражения его лица, когда первые муки известили его, что яд начал совершать свое дело. Я захохотал и показал ему тогда обручальное кольцо Люси. Но действие яда было точно громовой удар. Сильная судорога свела черты его лица, он протянул руки вперед, зашатался и с глухим криком упал к моим ногам. Я перевернул его ногой на другой бок и, приложив руку к его сердцу, почувствовал, что он мертв. Не помню как, но мне в голову пришла мысль воспользоваться моим кровотечением из носа, чтобы сделать надпись на стене. Мне хотелось сбить с толку полицию и направить ее по ложному следу. В эту минуту я был так счастлив и весел! Я вспомнил, как в Нью-Йорке произошло однажды убийство какого-то немца и на его трупе нашли приколотый клочок бумаги с надписью «Rache», и как все газеты, комментируя этот факт, объясняли убийство политической местью. Я и подумал, что если жители Нью-Йорка заинтересовались этой надписью, то жители Лондона сделают также. И я, обмакивая палец в собственную кровь, написал на стене, на самом виду, слово «Rache».
После этого я вернулся к своей лошади. Погода была отвратительная. Хотя дождь перестал, на улице по-прежнему не было ни души. Отъехав уже на порядочное расстояние от дома, я заметил, что кольцо Люси исчезло из моего кармана. Это обстоятельство меня очень огорчило, так как это колечко было единственной оставшейся мне от Люси памятью. Решив, что я его, вероятно, выронил, когда наклонялся над телом Дреббера, я повернул лошадь назад. На углу улицы я оставил ее и смело направился к дому. Я готов был подвергнуться какой угодно опасности, лишь бы вернуть это кольцо обратно. Но у входа в сад я наскочил на полицию и спасся от ее внимания только тем, что притворился мертвецки пьяным.
Так умер Энох Дреббер. Мне оставалось еще покончить со Стангерсоном, чтобы расквитаться за Джона Ферье. Я знал, что он поселился в гостинице «Холидей», но напрасно ездил перед нею взад и вперед в течение целого дня: он не показывал носу на улицу. Думаю, что его охватили дурные предчувствия, когда он не дождался возвращения Дреббера. Стангерсон был чрезвычайно хитер, и его трудно было захватить врасплох.
Тогда я узнал случайно, какое было его окно, и на другой день утром, с помощью лестницы, которую я нашел в проходе между стеной и забором во дворе, проник в его комнату. Я разбудил его, напомнив, что настал час расплаты за его старые дела. Затем я предложил ему коробку с пилюлями, как и Дребберу. Вместо того чтобы ухватиться за последнюю надежду спасенья, которую я предлагал ему, он вскочил с постели и схватил меня за горло. Тогда-то я, на законном основании самозащиты, вонзил ему в сердце кинжал. Впрочем, он все равно должен был умереть, ибо я совершенно не верю в то, что Провидение позволило бы ему выбрать безвредную пилюлю.
Мне осталось немного прибавить к сказанному, и я этому очень рад, потому что страшно устал. Совершив свое дело, я продолжал заниматься извозом, рассчитывая вернуться в Америку, как только мне удастся собрать некоторое количество денег.
Я находился во дворе у моего хозяина, когда туда явился совершенно обтрепанный уличный мальчишка, который спросил, нет ли тут извозчика Джеферсона Гоппа.
Когда ему сказали, что есть, то он нанял меня отвезти седока с вещами на станцию, к поезду. Ровно ничего не подозревая, я отправился тотчас же с моим фиакром на Бейкер-стрит, и через несколько минут молодой человек, присутствующий здесь, самым любезным образом опутал меня парой вот этих миленьких браслетов. Вот, мистер, и вся история. Вы можете меня считать убийцей, но я в моих собственных глазах только судья, карающий за преступление. Вы можете быть точно такими же судьями.
Рассказ Джеферсона Гоппа до того захватил нас, а выражение его лица и голоса было так выразительно, что в течение нескольких минут мы все сидели, глубоко задумавшись. Даже оба полицейских агента, несмотря на многолетнюю привычку ко всякого рода преступлениям, были заинтересованы до высшей степени. В наступившей тишине только и слышался скрип карандаша Лестрейда, который торопился окончить запись.
– Мне остается еще только один пункт, который я хотел бы отметить, – сказал наконец Шерлок Холмс. – Кто был этот ваш сообщник, который явился ко мне за кольцом после того, как я напечатал объявление в газетах?
Арестованный лукаво подмигнул.
– Я могу раскрывать свои личные тайны, но не желаю впутывать в затруднения из-за меня других, – сказал он. – Я прочел ваше объявление и подумал, что оно могло быть простой ловушкой. Но в то же время мне хотелось получить обратно мое кольцо. Тогда один друг вызвался мне помочь и исполнил свою задачу довольно чисто, не правда ли?
– Без сомнения, – искренно ответил Шерлок Холмс.
– А теперь, мистеры, – произнес торжественно инспектор, – предоставим правосудию исполнять свое дело. Через несколько дней подсудимый предстанет перед судом, и ваше присутствие там будет необходимо. А до тех пор я один отвечаю за узника.