Шесть черных свечей
Шрифт:
— Вы знаете, отец, я тоже не прочь услышать ответ на данный вопрос. Он меня дико интригует! — объявляет Венди.
Линда радуется неожиданной поддержке. Лицо у Бойля пунцовеет. Теперь он обращается только к Венди.
— Ну уж от вас я этого никак не ожидал. Учительница в католической школе!
— Это абстрактный вопрос, отец. Чисто философский, — говорит Венди.
Бойль знает, что от чисто философской темы никуда не денешься, и в знак прощения одаряет Венди ханжеской улыбкой. За спиной у Венди Джедди корчит рожицы. Смысл у
— Все-таки я хотела бы получить ответ, — говорит она.
Бойль смотрит на часы.
— Ну, хорошо, — вздыхает он. — Есть вещи, знать о которых нам не дано, пока не придет время. Мир тогда еще не был, понимаете ли, готов к знаниям такого… э-э, такого рода. Современники Иисуса знали, что им полагалось знать. И не более того.
В комнате повисает пауза. Все усваивают догмат. Но Линда не дает паузе слишком затянуться. На пике тишины она произносит:
— Просто если бы он сказал им, Христофору Колумбу незачем было бы жопу рвать.
— Донна! — кричит матушка.
— Донна, — укоризненно вторит Старая Мэри.
Бойль застегивает пуговицы на пальто. Он вне себя от бешенства. Джедди тоже решает поучаствовать. Травля священника — вот это развлечение! Забавнее не придумаешь.
— Расскажи ему про Иегову, Венди, — восклицает Джедди.
Венди не обращает на нее внимания. И тогда Джедди начинает петь:
— Иегова! Иегова! Иегова!
Кое-кто подхватывает слова. Бойль окончательно сбит с толку и не видит, как Линда и Донна шепчутся. Плетут заговор.
— Попроси его, — громко говорит Линда.
— Нет, я стесняюсь, — так же громко отвечает Донна.
Донна теперь застенчивая пай-девочка.
— Попросить меня о чем, девушки? — высокомерно осведомляется Бойль.
Чудо
Линда кивает Донне, сидящей в инвалидной коляске. В Линдиной коляске.
— Она боится попросить вас, отец. Не могли бы вы благословить инвалидную коляску Линды? Что-то она забарахлила. Скрипит ужасно, — говорит Линда.
Линде непривычно называть Донну своим собственным именем, но иначе нельзя: может, священник уже в курсе, что ту сестру, которая в кресле на колесиках, зовут Линда. Старой Мэри любопытно, что это они еще затеяли. Ведь можно зайти далеко, а можно зайти слишком далеко. Но оказывается, задуманное просто переходит всякие границы. Выходит, блин, за рамки, на фиг. Старая Мэри поражена.
— Ну, это уж совсем… — Бойль опять рвется к выходу.
Но Энджи толкает коляску поближе к нему. Теперь Донна и Бойль как бы связаны вместе. Священник может либо прийти ей на помощь, либо демонстративно бросить на произвол судьбы. Бойль сдается, достает епитрахиль, целует ее и откупоривает бутылку со святой водой.
— Наклони голову, Линда, — говорит Бойль.
Донна подмигивает Девочкам и наклоняет голову.
— Еще немного.
— Она стесняется, отец, — сообщает Линда.
— Благословляю это кресло, и его колеса, и все его движущиеся части…
— Скрипит, как старая супермаркетовская тележка, отец, — говорит Донна.
— Дабы они легко и беспрепятственно несли Линду взад-вперед. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
— Ее ноги, отец, благословите ее ноги, — громко подсказывает Линда.
Бойль возлагает длани Донне на бедра. Руки у него слегка дрожат. Причиной тому отчасти страх, а отчасти спермотоксикоз. Одновременно он произносит слова благословения. Звучит совсем неплохо.
— Благословляю эти ноги, дабы Линда могла ходить и свободно странствовать по всем закоулкам нашего рая на земле. Да смилуется Господь над этими ногами и да вернет им всю силу и прелесть, каковыми оне когда-то располагали. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
— Аминь, — повторяют все.
— Как замечательно, отец, — восхищается матушка. — Как чудесно.
— Никогда не слышала, чтобы священник говорил такие красивые слова. Разве что на похоронах Мэри Макгинти. — И Старая Мэри вздыхает.
Бойль пакует свои манатки. Девочки с трудом сдерживают смех. Священник уже в дверях, когда Донна кричит ему вслед:
— Я что-то чувствую… По ногам бежит тепло!
— Жми на тормоза! Жми на тормоза! — надсаживается Энджи.
— Тепло наплывает волнами! Пульсирует! Мне кажется, я могу встать, вот что я вам скажу! — восклицает Донна и с усилием привстает.
— Боже Всемогущий! — ахает Бойль.
— Отец… Отец! — взывает Донна.
Опираясь на руки, она таки поднимается с коляски и идет (точнее, ковыляет) к святому отцу, словно симпатичное чудовище. Девочки замирают, единым вдохом набирают в грудь побольше воздуха и исторгают целую какофонию восторженных кличей. Рот у Бойля широко раскрыт, обратившись в черную дыру, и в этой дыре, глубоко во мраке, словно нерожденная галактика, таится его святость, только и поджидая удобного момента, чтобы вырваться наружу и развернуться во всей красе. Вот это, наверное, и есть единственный подлинный побудительный мотив. Он ведь пошел в священники из-за матери. Семья есть семья. Уважение есть уважение. А вот это — настоящее, за этим зовом и следуют все прочие клирики. Да и он сам притворялся, что слышал этот зов. Глас самого Господа Бога.
— Это чудо! — вскрикивает Линда.
Бойль рассматривает свои всемогущие руки, те самые длани, которые несколько секунд назад он возложил на бедра молодой женщины. На те самые ноги, на которых она сейчас ковыляет к нему. Это все руки. Это все вот эти руки.
— Возблагодарим Господа нашего Иисуса Христа! — восклицает Бойль.
Тяжко припадая на обе ноги, Донна подходит вплотную к священнику и падает ему в объятия. Бойль уже до того дошел, что даже не замечает, как ее груди прижимаются к нему. Донна корчит рожи Джедди.