Шесть лет спустя
Шрифт:
– Рада, что хоть протокол честно заполнили, – невесело усмехнулась я, стараясь скрыть откровенное презрение к коррумпированному представителю власти.
– Это только формальность, – сообщили мне.
И я поняла, что в действительности протокол несущественен. В конце концов, у них целый фургон доказательств, что именно моя фирма организовала всё, включая охрану ценного груза.
Я вздохнула и на миг прикрыла глаза.
Давай, Савельева! Понимаю, что всё хреново, но пора бы уже мозги включить. Этот негодяй расставил на тебя капканы, а ты, как послушная дичь,
– Я могу идти?
– Пока да. Но как только мы закончим разбирательства, вас уже не вызовут – за вами придут, – представитель федеральной службы безопасности смотрел, откровенно насмехаясь.
А моё сердце, кажется, грохнулось об пол. Страшнее слов за последние четыре года мне слышать не доводилось, а потому из кабинета я выходила не гордо задрав голову, а опустив плечи, на которых, кажется, сидели все муки мира.
Когда я вышла из управления, то не направилась в офис, как планировала. Я позвонила Камишеву и, не пытаясь скрывать убитого голоса, попросила за мной приехать, потому что сама была не способна сейчас вести машину. Вероятность аварии с моим участием была крайне высока.
Макс приехал уже через пятнадцать минут. И нет, он не потащил меня сразу в машину, а сел рядом и взял за руку, пытаясь заглянуть в глаза.
– Что ты здесь делаешь, Алис?
Рассказывать нельзя, плакаться в рубашку – тоже: тушь потечёт. А молчать – некрасиво очень.
Но мне нравилось, что Камишев выражал поддержку. Пашка так же делал, когда учителя несправедливо лепили мне двойку в дневник за поведение всего класса.
Стоило только вспомнить о друге – и уже никакие внутренние уговоры о размазанной косметике не спасли от ручья слёз.
Мне так его не хватало! Вечно позитивного, лучистого и безбашенного парня, который летом катал меня на велике за домом и таскал вкусные пончики с варёной сгущёнкой на завтрак.
«Девчонки всегда такие плаксы, – говорил он, обнимая меня за плечи и доставая платок из ранца. – Вам только дай повод поныть».
– Ну, всё-всё, тихо, – Макс потянул меня в объятия и прижал к себе, не заботясь о том, что на белой рубашке останутся чёрные разводы. – Кто тебя обидел?
Я бы, может, и ответила, если бы была уверена, что парень не пойдёт разбираться к дьяволу.
– Всё нормально, – просипела ему в грудь. – Просто временные неприятности.
– Помощь нужна?
– Нет, – ответила тихо, поджав губы.
Помощь нужна, но боюсь, на всём белом свете не найду человека, который мог бы мне помочь. Такие проблемы я должна решать сама. Брать те контракты и идти кланяться в ноги дьяволу, чтобы он позволил мне пресмыкаться перед ним до тех пор, пока ему не надоест наблюдать мои унижения.
Вот только даже при осознании ситуации делать мне этого не хотелось совершенно. Махнуть бы рукой и оставить всё как есть, но ледяные слова Стужева каждый раз возникали, словно слуховая галлюцинация: «В противном случае пустим всё на самотёк, и тогда – прощай бизнес, мама, свобода».
Я бы, может, и пожертвовала свободой и бизнесом, если бы была уверена, что он на этом
Вздохнула, утерев новые слёзы, и отодвинулась от Камишева. Парень не стал меня удерживать, а только погладил по плечам и попытался участливо заглянуть в глаза.
– Ты уверена, что тебе не нужна помощь?
Я едва сдержала горькую усмешку.
У него связи в ФСБ. В нашей коррумпированной стране у меня нет шансов. Да и надо ли оно мне? Я, как никто другой, понимаю мотивы Стужева: я та, кто отнял у него самое дорогое.
Взглянув открыто Максу в глаза, я натянуто улыбнулась и сказала то, что говорила на протяжении всей жизни людям, не остававшимся безучастными к моим проблемам:
– Всё нормально. Я справлюсь.
Камишев не повёз меня в офис, как я просила. Зная о том, кто служил мне отдушиной, он направился в кафе, где сдал меня на руки дяде Керопу. Тот, не будь дураком, усадил за стол на кухне, налил горячего мисо-супа и положил свежую, ещё горячую булочку передо мной.
– Кюшай, дарагой. Еда всэгда паднимает настраэнье.
И несмотря на то что есть совершенно не хотелось, я взяла ложку и приступила к обеду, попутно рассказывая повару о том, что случилось.
Дядя Кероп покачал головой и нахмурился, когда услышал о требовании Стужева и о словах майора. Он не перебивал, не отвлекался и не пытался давать совет не вовремя. Спросил только, как давно я жду этого удара, а когда услышал ответ, улыбнулся.
– Нэважна, что он гаварит, лиса. Важна, что он дэлаэт. Важна, как смотрит.
– Что вы имеете в виду? – спросила, отставив недоеденный суп.
Еда в горло уже не лезла.
– Настоящий мужчина может быть зол на женщина. Может нэнавидэть, – кивнул он. – Но нэнависть его – это кэнийский пэрэц. Жгёт, мучаэт, изводыт. Шесть лет, лиса. Он любит шесть лет.
Алеева мне то же самое твердила. Но разве может это быть правдой? В его взгляде не было и намёка на чувства. Стылое равнодушие, а в действиях лишь искреннее желание отомстить. Возможно ли, что я заблуждалась? А если да то, что мне это даёт?
Голова от мыслей шла кругом. Мне бы по-хорошему выгрузить это всё на бумагу и составить дальнейший план действий, но думать о Стужеве не хотелось ни сейчас, ни потом. От него нужно избавиться. Избавиться и забыть, как я делала это в прошлом.
Поблагодарив дядю Керопа и проверив, как идут дела в кафе, я вызвала такси и отправилась в офис. Там всё было плохо. Хотя нет, не плохо – всё было куда хуже, чем просто плохо. После известия о том, что поставки чая не будет, клиенты начали обзванивать наших конкурентов и расторгать с нами договора. Обо всём этом я узнала от толпы налетевших на меня сотрудников. А о том, что в моём кабинете сидит гость, мне сообщили в приёмной, на что я удивлённо вздёрнула бровь, возмущённая сим фактом. Но Надя только плечами пожала. Мне это не понравилось, но я решила поговорить с ней позже.