Шесть лет спустя

Мистеру Майарана

– Что ты имеешь ввиду? – напряглась я всем своим существом.

Меня все не оставляла надежда, что кто-нибудь обратит внимание на возню в тупике, или девочки вынесут мусор из кафе.

– Я хочу слышать, как ты умоляешь меня трахнуть тебя, Алиса. Четко, похотливо, так чтобы я поверил, – свободной рукой он потянулся к пуговицам на моей блузке и принялся их расстегивать.

– Максим, не надо, – я вцепилась в его руку, пытаясь остановить, но он только сильнее надавил ножом на горло.

– Я перережу тебе глотку.

Поверь, ты настолько сильно, сука, меня выбесила, что я этого очень хочу. Говори! – он продолжил расстегивать пуговицы.

Я не хотела говорить ничего такого, но одна из девчонок ещё в ВШЭ, рассказывала, как ходила на курсы самообороны. Там их уверяли, что в подобной ситуации лучше соглашаться во всем и делать все, что приказывает маньяк или нападающий. Это может сохранить жизнь.

Но моё внутреннее я вдруг задалось вопросом, а нужна ли мне жизнь такой ценой?

– Говори!

Блузку он расстегнул уже до самой юбки, чуть отодвинулся и скользящим движением провел по животу, после чего оттянул чашечку бюстгальтера и смял грудь. Я снова дернулась и попыталась выскользнуть из под ножа, но привело это только к тому, что Камишев схватил меня за плечи и хорошенько впечатал в стену головой. Перед глазами на миг потемнело, засверкали искры, а в ушах зазвенело.

– Говори, сука!

Понимаю, что выбора-то и нет. Он либо забьет меня здесь и прирежет, либо есть призрачный шанс, что немного поиздевается и свалит.

– Трахни меня, – произношу слабо и естественно не искренне.

Максим вжимает меня в стену все своим телом, хватает за волосы и оттягивает в сторону, чтобы грубо поцеловать в шею и снова потереться об меня бедрами.

– Не верю. Скажи так, словно течешь, как сука!

– Пожалуйста, трахни меня, – произношу все так же сухо.

Он хватает меня за сосок и сильно сжимает, от чего я вскрикиваю и снова пытаюсь его оттолкнуть, но тогда он отпускает мои волосы и подносит нож к боку.

– Сука, сказал, искренне!

– Умоляю, трахни меня, – прошу так, словно уговариваю отпустить.

– Ещё!

– Пожалуста, трахни меня, Максим.

Наше глубокое частое дыхание смешалось. Мой ужас и его похоть, стали каким-то диким клубком, он всё имитировал секс и я бедром чувствовала его эрекцию.

– Повторяй. Повторяй все время, тварь. Умоляй меня, пока не кончишь!

И я повторяла это много раз, пока он мял меня, словно пытаясь получить теплый пластилин. Только вот я была скована от ужаса и боли. Когда Камишев расстегнул ширинку и задрал мне юбку, я ревела, стараясь держать ноту сексуальной мольбы в голосе, а сама тряслась, впадая в странный неприятный транс. Звуки стали густыми и плотными, боль практически не чувствовалась, а действия Камишева были индифферентны.

Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем Камишев вдруг резко отлетел от меня. Я пьяно смотрю в сторону и понимаю, что сейчас

у меня есть шанс сбежать, толкаю кого-то и бегу. Бегу так быстро, что кажется, я уже через секунду оказываюсь дома. Открыла дверь и тут же бросилась в душ.

Мне нужно было смыть с себя это дерьмо. Его ласки и слюни были настолько противны, что хотелось содрать с себя кожу.

Если бы я знала, что этот парень способен на подобное, я бы никогда в жизни с ним не связалась.

После долгого душа, я заглянула в зал и убедилась, что мама уже ушла спать и не видела, в каком состоянии я примчалась домой. Да и не хотела я её напугать свежим порезом на шее, который оказался не таким страшным, как я думала. Хватило одного пластыря после того, как я остановила кровь.

Взяв телефон, я ушла в спальню. Заблокировала номер Камишева и раздумывая нужно ли мне заявить об этом в полицию, открыла новое входящее сообщение от одноклассницы.

“Стужев не приедет. Мы собираемся почтить память Нестерова. Ты должна присутствовать”

Кто бы сомневался. Конечно, должна.

***

Две недели спустя

За шесть лет многое изменилось. Тот же ресторан, в котором мы проводили выпускной выглядел уже совсем иначе. После смены владельцев радикально изменился и интерьер, но мне так даже больше нравилось. Не напоминало о том, как все происходило.

Стоя перед стендом с фотографиями, я смотрела на нас со Стужевым со стороны. Я и забыла про это фото совсем. Да и оно казалась мне очень незначительной мелочью в цепочке событий.

– Вы очень хорошо смотрелись вместе, – услышала я голос Александры Вадимовны. – Я вами всё никак налюбоваться не могла. Школьный хулиган и круглая отличница.

Улыбнулась и отпила белое вино из бокала. На фото мы действительно выглядели очень хорошо. И одежда и бутоньерка с браслетом, словно многократно подчеркивали, что мы вместе.

– Жаль, что время так быстро летит. Для меня это словно вчера было, а вы уже такие взрослые.

– Какая же это взрослость в двадцать три года, Александра Вадимовна? – спросила я с улыбкой. – Вот лет через двадцать мы можем это обсудить.

– И то верно, – рассмеялась женщина. – Дети ещё совсем.

Я была уверена, что она искренне так считает, просто не хочет никого обидеть. Взрослыми после двадцати мы точно не становимся и вряд ли обретаем серьезное отношение к жизни к тридцати. Думаю, по-настоящему осознанный возраст – это сорок-пятьдесят лет, и то некоторые люди, порой, и с таким жизненным опытом не чувствуют себя ответственными за что-то.

Как мой отец, например, так и не понявший, что должен был быть рядом с больной женой, чтобы воспитывать дочь. Но капитан Савельев предпочел крепкие спиртные напитки и любовницу, от которой у него не болела голова.