Шесть ночей на Акрополе
Шрифт:
— А воды из рек в бутылочках? — издевательски спросила Сфинга.
— В том то и дело: наши идеи — наша тюрьма, — ответил Николас и терпеливо последовал за компанией, которая уже двинулась в путь.
Они стали подниматься по ступеням. Впереди шли Калликлис, Сфинга и Нондас, позади — Николас, Лала и Стратис. Выше поднимались шумные немцы: слово «Бедекер» то и дело проскальзывало в их разговорах.
— Калликлис говорит восхитительно, — сказала Лала, — только иногда возникает впечатление, что речь его скользит по безразличному человеку, который ощупывает другие вещи.
— Что еще за
— О, ничего плохого! Ну, например, гуляет или пьет кофе.
— А о чем он говорил? — спросил Стратис.
— О золотом руне. Он говорил, что это — символ вечного любовного порыва. Не знаю, как это объяснить. Он говорил о новой науке — о психализе.
— Молодчина, Лала! — сказал Николас. — О психоанализе. Устами невинного глаголет истина.
— Я так порядком и не поняла. Он говорил, что мы не знаем, что любим. Но говорил он с таким порывом.
Немцы на вершине лестницы завопили. Они все вместе обняли первую встреченную колонну, словно желая повалить ее. Колонна не рухнула, и это, казалось, принесло им особое удовлетворение. Они растворились в единогласном «Ja!». Придя на то же место, Стратис посмотрел назад. Мраморные ступени были совершенно пусты. «Прощай, сигилларий», — сказал он одиноко. Он рыскал по Акрополю, словно исследуя корабль, на который только что поднялся. Погруженные в лунный свет мраморы утратили свою тяжесть и казались веществом, которое растворяется при одном взгляде на него. Контур Гиметта на горизонте еще прорисовывался. Он и задержал на мгновение его взгляд.
Он стоял у переполненного народом восточного пиргоса. «Отсюда вот бросаются самоубийцы». Он узнал голос уроженца Ионических островов. Другие пели баркаролы. Он направился к Музею и натолкнулся на Лалу. Стройная, с высоко поднятой головой и как бы опрокинутой спиной, она, казалось, вдыхала свет.
— Я тебя искала. Хочу сказать тебе кое-что. Я подумала, что с минуты на минуту может прийти Саломея, а в другой раз я, пожалуй, не смогу сказать это.
— Исключено, что Саломея придет. Я это знал, — поспешно ответил Стратис, и ему стало не по себе от собственной лжи.
Талия у нее была невероятно узкая. Руки ее обладали неизменным блеском. Тяжелые косы охватывали тяжелыми проблесками лицо, оканчивавшееся в полости носа глубокими впадинами. «Странно, ее глаза сегодня не тусклы и тело тоже. Почему же она на такой глубине?» — спросил он себя.
Лала продолжила, сосредоточившись на своих словах:
— Минувшей ночью мне приснилось, будто я была домом, полным мрака. Это все. Я подумала, что это могло бы помочь тебе.
— Давай присядем где-нибудь, — сказал Стратис.
Они прошли дальше. У Парфенона затерялись в беспокойной толпе и стали слушать человека в черном, который размахивал руками между колоннами, восклицая:
— Горе им, потому что идут они путем Каиновым, предаются обольщению мзды, как Валаам, и погибают, упорствуя, как Корей. Пиршествуя с вами, они без страха утучняют себя. Это — безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые. [85]
— Браво, Бацакаца! — раздались голоса.
85
«Послание апостола Иуды», 12 (с изменениями).
Человек в черном вытянул шею. Голос его стал пронзительным. На голове у него была шляпа.
— Оглянитесь вокруг: храмы похоти пали! Пал Вавилон, город великий, и стал обиталищем демонов, потому что вином блуда своего напоил он все народы. Грехи ваши достигли неба, и близится смерть… [86]
Толпа бурлила:
— Ба! Ба! Баца! Каца! Ба! Ба! Баца! Каца!
А тот визжал:
— …Грядут и смерть, и скорбь, и голод, и пламя, которые поглотят вас. Покайтесь! Покайтесь!
86
«Откровение Иоанна», 14, 8 и др.
Толпа заволновалась и двинулась на него. Бацакаца исчез внутри Парфенона.
Южная сторона Парфенона, в середине своей, была самым освещенным и тихим местом на Акрополе. Они уселись там на ступени.
— Здесь все совсем по-другому, — сказала Лала, все столь же внимательно произнося слова, — но и тогда луна была такой же. Дул жаркий ветер, неся множество мух и комаров. Мы собрались на веранде. Фанатичная толпа двигалась, словно муравейник, устремляясь к мосту у нас перед глазами. Впереди был флаг и бил барабан: «там-там, там-там, там». Толпа двигалась с глухим гулом, а течение реки было грязно-желтым. Посреди моста барабан вдруг резко замолчал. Барабанщик упал наземь. Несколько человек подняли его и понесли. Остальные задержались, словно стоячая вода, не знающая, куда двигаться. Словно в этом «там-там» и состояла вся их жизнь, а теперь у них не было ничего, и они стали озером.
— Где происходило все это? — удивился Стратис.
— Далеко, в Азии, два года назад.
— Возможно, весь вопрос в том, чтобы найти какое-нибудь «там-там», только, видишь ли, барабанщик от нашей воли не зависит.
Перед ними прошел Бацакаца в своей черной шляпе. Он разговаривал с коротышкой, который сопровождал его подпрыгивающей походкой и, отвечая, поднимал голову.
— Что это они задумали? — сказал Стратис.
— Бацакаца и тот, другой? — спросила Лала.
— Другой — это гид по Акрополю на всех языках.
Стратис опять подумал, что Саломея не пришла.
— Зачем мы появились на свет? — сказала Лала. — Зачем появилось на свет все это? Боже мой, это озеро, которое постоянно мельчает!
Тогда они услышали, как кто-то растроганно говорит:
— Вот гляньте-ка: майор вот Папафигос, Он на кобылке, а зовут кобылку Искра. И очень правильно ее назвали Искрой, Скакала ведь она, как искра.Стратис оглянулся. Два человека, по виду из простонародья, сидели чуть выше, на верхней ступени. Один из них спросил: