Шесть ночей на Акрополе
Шрифт:
— Ах! Какая глупость!
Лала, которая, склонившись над столиком, расстилала красную скатерть, приподнялась. Взгляд Саломеи стал пристальнее, словно она ожидала нападения.
— Вот, послушайте, — сказала Сфинга.
Она взяла газету и продекламировала:
— «Страдая телом и душой, Арамис обратил к религии свой дух и очи, почитая небесным возвещением двойное несчастие свое, то есть внезапную потерю возлюбленной и свою рану. Всякий при таком состоянии вещей полагает, что нет ничего неприятнее…»
Сфинга умолкла и огляделась
— Это номер за прошлую среду, 13 июня. И такое читают еще сегодня?! Сегодня!.. Невероятно…
Наступило полное молчание. Сфинга вздохнула, бросила газету и подошла к окну. Она наклонилась вправо, затем влево, словно ожидала кого-то, затем устремила взгляд в небо и воскликнула с пафосом:
— Действительно, нет ничего отвратительнее! Аминь!
Стратис подумал, что она обращалась к нему. Сфинга вернулась в комнату, посмотрела на будильник и сказала теперь уже поспешно:
— Уже полночь. Мне нужно уходить. Спокойной ночи, Лала. Спокойной ночи, Саломея…
Наклонившись, она взяла свою сумку.
— …Ах да! Чуть не забыла рукописи, Лала. Это мой перевод, который я тебе обещала. Если возникнут вопросы, Саломея объяснит. Вот увидишь, Саломея…
Она вынула свиток и положила его на красную скатерть рядом с кроватью.
— Спокойной ночи, — сказала, даже не пошевелившись, Саломея.
— Спокойной ночи, — сказала Лала и подошла к ней ближе.
Сфинга, поколебавшись, сделала движение, желая поцеловать ее. Лала подставила щеку. Сфинга посмотрела на Саломею. Лицо ее не выражало ничего. Тогда Сфинга взяла лицо Лалы в ладони и поцеловала ее в губы. Все еще держа в ладонях ее лицо и смотря в него, Сфинга сказала:
— Ах, ты покраснела, сестренка. Это, между нами говоря, ничего не значит. Не так ли, Саломея?… Доброй вам ночи!
Она вышла в сад, захлопнула за собой дверь и исчезла на темной тропинке.
— Наконец-то, — сказала Саломея. — Сегодня она выглядела жалко.
— А еще этот свет, слепящий глаза, — ответила Лала. — Погоди, попробую что-нибудь получше.
— Оставь. Мне нужно уходить.
— Минуточку!
Лала вышла, Саломея последовала за ней. Теперь Стратис видел перед собой пустую комнату, в которой господствовал в одиночестве лежащий на столе гипсовый Гермафродит. Электрический свет отвесно падал на него, отчего Гермафродит казался жестоким и умершим.
«Действительно, похож ли он телом на Саломею?» Стратис попытался вспомнить подробности. Ее линии всплывали в памяти его тела, доходили до этого асбеста и пылали. Стратис почувствовал усталость, которая вызывала желание уйти. Затем он услышал голос Лалы:
— Думаю, она права: он напоминает твое тело…
Сначала в правой комнате, а затем и в той, которую он видел, погас свет. Появился медовый отблеск, и двинулась огромная, до самого потолка, тень. Лала поставила на стол поднос с фруктами и водой. Саломея следовала за ней, держа по свече в каждой руке: одну из них она установила у кровати, другую — между подносом и статуей, которая теперь словно оживала. Она посмотрела на статую и произнесла:
— Тела, несчастные тела.
Она нашла свою сумку, закурила сигарету и уселась на диване. Лала, придвинув стул, устроилась напротив. Согнувшись и держа руки между колен, она смотрела на Саломею. Теперь Стратис впервые обратил внимание на цвета их одежд: Лала была в желтом, Саломея — в лиловом, и обе с обнаженными до плеч руками. Некоторое время Саломея курила, затем заговорила первая, продолжая беседу, начала которой он не слышал. Голос ее звучал униженно:
— Стало быть, Сфинга вообразила, что эти бумаги могут помочь моей исповеди?
— Да, — тихо сказала Лала. — Однако, думаю, наши отношения достаточно сильны, чтобы ты могла говорить со мной обо всем откровенно и напрямик. Как я с тобой.
Она говорила, блуждая взглядом своих больших глаз по лицу подруги — оно было замкнуто.
— Обо всем, — повторила Лала. — После нашей поездки я думала, что между нами не осталось больше никаких тайн. Я чувствовала себя так легко…
Ответ Саломеи прозвучал словно издалека:
— Не осталось больше никаких тайн… Однако змея, обвившаяся вокруг наших сердец, как бы это сказать…
— Ничего, — снова настойчиво сказала Лала. — Поэтому я и взяла эти дурацкие бумаги.
При свете свечи скользящая улыбка блуждала на лице статуи. Теперь глаза статуи напоминали растерянный взгляд Саломеи. Она погасила сигарету, кашлянула.
— Это правда, — сказала Саломея. — Когда мне не хватает всего, я чувствую утешение в твоем теле.
— Так, как думает Сфинга?
— Может быть… Не знаю…
Ее руки стремительно поднялись к шее и снова опустились на простыню.
— Почему ты ждала до сих пор, чтобы сказать мне это?
— Ты еще ребенок, Лала… Почему?.. Потому что я не была уверена. Не уверена… в себе… в тебе… ни в ком…
Последние слова она произнесла с хриплой безнадежностью. Лала встала перед ней на колени и опустила голову ей на грудь. Стратис попытался вспомнить, где он видел это рельефное выражение нежности у высокой груди.
— Знаешь, — медленно сказала Лала. — Иногда мне кажется, что мое тело больше не принадлежит мне.
Золотые отблески перекатывались по ее голове, которую гладила Саломея. Затем Саломея спросила:
— Кому же оно принадлежит?
— Тому человеку, которому принадлежит и твое тело, — сказала Лала, словно в бреду.
Рука Саломеи судорожно дернулась:
— Хочу понять это.
— У меня нет никого ближе, чем ты, Саломея, — тем же голосом сказала Лала. — Иногда я чувствую, что моя судьба — это и твоя судьба. Мне больно, когда тебе больно, и радостно, когда тебе радостно…
— Лала!..
Саломея взяла покоившуюся у нее на груди голову и повернула ее лицо к своему:
— Куда ты, Лала?