Шесть тайных свиданий мисс Недотроги
Шрифт:
— Второй Ночной! — рявкнул Диего, спрыгивая с борта кан-кана и ныряя под ленту ограждения. Парни рванули за ним, последней шкандыбала я, на подламывающихся ногах, надевая на шею ленту с жетоном.
Нам ринулись на перерез, но увидев жетоны спецотряда, мгновенно отпрянули.
Недалеко от здания, за широко выставленными тканевыми щитами пригнулась небольшая группа офицеров с яркими отличительными знаками на плечах и лацканах.
Один из голубокительников, плотно сбитый мужчина с одутловатыми щеками и цепким взглядом небольших серых глаз, повернулся нам на встречу и просветлел лицом:
— Фаворра?
В это время я с тоской смотрела на окна родной альма-матер. Кто он, неизвестный мне кузнечик и что с ним случилось, если пробудился проклятый дар? По моему опыту, резкие прыжки ментальных способностей провоцируются предельно стрессовыми ситуациями, а это означает, что прямо в университете с моим собратом или сестрой по несчастью произошло что-то нехорошее.
Тканевое ограждение защищало нас от прямой видимости ментала, что снижало его возможности, но все-равно было немного страшно, смогу ли я отбиться, почувствую ли, если мной попытаются управлять — не знаю.
— Нашего парня он захватил на тридцати метрах от здания. Видите, лежит как отметка? Мы ему усыпляющим всадили.
Повернувшись в направлении, куда указывал офицер, я заметила светло-синее пятно рядом со скамейками. Совсем недалеко от главного входа.
— Радиус поражения у кузнечика стандартный, не приближайтесь ближе, стрелять только по ногам, никаких выстрелов на поражение.
— А если он заставит моих людей убивать друг друга? — хмуро спросил Диего.
— Ты с нами недавно, поэтому еще не в курсе. Неофициальное правило — попрыгун может быть ранен, остаться хоть без рук и ног, но выжить должен обязательно. Иначе полетят наши головы. Фейри милостивы, но в этом вопросе их лучше не злить.
В окнах третьего этажа кто-то закопошился, со звоном распахнулись ставни и одновременно три или четыре фигуры поднялись на подоконники. Ветер играл с подолом веселенького желтого платья в синий горох. Я помнила его у преподавателя детской психологии.
А самой заметной была сгорбленная фигура высокого мужчины, не помещающегося в проеме окна. Седые волосы трепыхались на ветру. Не может быть… Наш декан был третьего уровня, уже не эмпат, а базовый телепат, читающий поверхностные мысли. Я боялась к нему подходить близко, но необычайно уважала за мягкость и уникальную дипломатичность. Если захватили его разум, моего сопротивления даже не заметят.
— Мы были неправы! — визгливо закричала женщина в желтом. Ее лицо было исписано краской и дергалось.
— Что на ней нарисовано? — напряженно спросил щекастый офицер у Диего.
— Пятерки, — ответил оборотень, видевший то, что не различали мы, люди. — У нее все лицо и руки в вырезанных пятерках.
— Мы были неправы! — подхватили на разные голоса стоящие на подоконниках преподаватели.
Крики стучали в мой мозг, отражаясь зубной дробью. Я чувствовала, как корежатся их разумы в попытках сопротивляться и бессильно опадают под чьим-то безжалостным давлением.
— А где студенты? — голос Буча.
— Это же университет. Кузнечика почувствовали почти сразу и успели всех эвакуировать. Не вывели только деканат, преступник был там и запер дверь на административный этаж. Какой-то Эйдукофф, из нищебродов на гособеспечении, слетел с катушек, когда узнал о заваленной сессии. Сейчас один из ваших Отрядов пытается подняться по задней стене с тыла, чтобы отстрелить уроду ноги. А мы организуем активность перед зданием, чтобы его отвлечь.
Дэя Эйдукоффа я прекрасно помнила, пренеприятный тип, едва дотягивающий на бесплатном обучении и втихую продающий запретные зелья первокурсникам других факультетов. Один из тех, кто считал богатеньких студентов виновными во всех своих несчастьях. Он подходил ко мне пару раз и предлагал заработать, плюясь слюной и полыхая ненавистью ко всем нелюдям, богачам и просто более успешным, чем он. Когда я отказалась, меня облили презрением и назвали «подстилкой и подлизой».
— Не-е-ет! — вдруг закричала дама из крайнего окна. Смутно знакомая по лабораторным практикам, скорее всего вела их в других группах. — Я была не права! Не-ет! Не надо!
Ее руки хватались за раму, а ноги, дергаясь словно в жутком танце, то подходили к самому краю, то игриво отступали.
Отчаянные призывы о помощи пронизывали ментальный эфир из нескольких точек, но ее вопль сейчас перекрывал остальные. Она почти выпадала из окна, удерживаясь лишь в последнее мгновение. А рядом… кто-то подленько и довольно радовался, дозами впуская удовольствие в эфир. Он был чем-то прикрыт и довольно плотно, но отвлекался на страдания и… его скользкие, бурлящие, истекающие ядом эмоции протекали сквозь щиты хозяина.
Ментал. Очень сильный, плохо себя контролирующий.
Кузнечик.
— На каком от себя расстоянии сможешь заблокировать, скрыть чужой эмоциональный фон? — подойдя ко мне, спросил Диего. — Объект скоро посбрасывает заложников, наши с той стороны могут не успеть, слишком осторожничают. Если прикроешь Джоковича и не дашь кузнечику его почуять…
— Метра на два от себя спрячу, — честно сказала я. — Не больше. И не знаю насчет Джока, я пока только на тебе в клубе центрировалась, раньше вообще ни с кем такое не делала. Только себя закрывала.
— Забудь. Два метра — это ни о чем.
Он отошел и начал о чем-то тихо совещаться с Вито и Джоком.
А ко мне подошел Буч и попытался плечом ненавязчиво перекрыть мне зону видимости.
— Мы пока бесполезны, — мягко сказал он. — Я слишком большой и громкий, а твои таланты тут не нужны. Хочешь отойдем подальше? Не надо тебе это видеть.
— Там мои преподаватели. Я должна быть здесь.
Голос дрожал, совсем не отражая решимость, которая была в моем сердце. Еще несколько дней назад я с облегчением выскочила из дверей этого здания, отправившись осваивать большой мир. Но сейчас было такое чувство, будто разоряли родное гнездо.
— Я его чувствую, — пробормотала я. — Эйдукофф слева, в самом торце третьего этажа. И мне кажется, он то ли пьян, то ли под своими галлюциногенами. Он всех ощущает ярко, слишком ярко.
Буч зачем-то погладил меня по голове и быстро пошел к парням, которые скидывали прямо на траву предметы из карманов, жетоны и обувь. После короткого совещания, на меня оглянулись и я слабо помахала рукой.
Было больно от криков и стонов в голове, еще больше тошнило от гаденького хихиканья, но закрыться я не могла, не имела права.