Шестая книга судьбы
Шрифт:
Морда пропала, и сразу стало светлее. Снаружи сначала было тихо, потом послышались рычание и возня. Мартин поставил упавший камень на место, понимая, что его убежище вовсе не столь надежно, как он предполагал вначале. Он ощупал ушибленную ногу, лег и стал думать, что делать дальше. В голове стоял звон, В мыслях еще путались обрывки ускользающего сна вперемешку с жестокой реальностью.
«Надо уходить, — думал он, — и за сутки постараться дойти до Нарвика. Волки, судя по всему, не отстанут, а патронов остается все меньше. Значит, нельзя сидеть на одном месте».
Он с шумом и криком разбросал камни и, превозмогая боль в ноге, выбрался наружу. Волков, ни живых, ни только что убитого им, не было. На снегу виднелись кровь и клочья шерсти.
— Вот и жрите друг друга! — зло
Он шел все утро и весь следующий день. Шел упорно, останавливаясь только затем, чтобы попить из очередного попавшегося на пути ручья. Он ощущал себя не столько человеком, сколько зверем, живущим по законам дикой природы. Затравленным, но не сдающимся зверем. Нет, не для того он бросил дом и ушел в егеря, чтобы раскиснуть здесь и погибнуть. Хуже — пропасть без вести. Он будет драться до последнего патрона, а потом у него еще останется нож. Хороший боевой нож, переточенный им самим из винтовочного штыка.
Волки, невзирая на понесенные потери, снова сопровождали его. Может, это была другая стая. Изредка он останавливался и стрелял. Нельзя, чтобы они посчитали тебя безобидной жертвой и по сигналу вожака бросились все разом. Тогда конец.
К вечеру Мартин валился с ног от усталости. Он вспомнил, что есть такие таблетки (они называются первитин), которые восстанавливают силы и дают возможность не спать несколько суток. Они входили в арсенал каждой батальонной аптеки горной дивизии, но выдавались только по особому приказу, ведь когда действие первитина заканчивалось, человек просто падал и засыпал тик что его уже и пушками было не поднять.
Чувства голода он старался не замечать, зная, что свободно может обойтись без еды две, три и даже четыре недели. Главное, не паниковать и пить только воду. И не надо жевать подметки и собирать коренья и грибы, особенно если ни черта в них не понимаешь. Однажды, когда он присел отдохнуть на большой валун, ему показалось, что камень слегка прогрет солнцем. И здесь потихоньку наступало лето.
Мартин выбрал гребень высокого холма и решил подняться на него, чтобы осмотреться. Он слышал далекий крик чаек, значит, приблизился к морю. И действительно, взобравшись на гору, он увидел вдали искрящуюся гладь Бейтс-фиорда, глубоко врезавшегося в берег между гребней гор. Этот узкий, заполненный водой каньон образовывал юго-западную часть полуострова, на котором находились Нарвик и небольшой поселок Фагернес. С севера полуостров ограничивался более широким и длинным Румбакс-фиордом. Мартин достал из-под штормовки бинокль и стал смотреть. Несколько маленьких чёрных черточек находились на поверхности залива. Корабли. Значит, здесь крупный порт, и он не ошибся — это мог быть только Нарвик!
Еще километров пятнадцать, и он дома. Как будто этот чужой город был его домом, где ждали мать и отец и где ему на шею, как всегда, бросится сестренка. Нет это всего лишь Нарвик, но это слово сейчас для него слилось в своем значении со словом «жизнь».
Стрелки на часах показывали двенадцать. Если он не ошибался и не утратил чувства времени, то сейчас полночь. Нет, все верно. Краешек солнечного диска находился там, где, казалось бы, ему не место — на севере. Он лишь чуть-чуть выглядывал из-за горизонта, но это было солнце. Солнце на севере! Мартин с детства привык, что солнце встает на востоке, проходит по небу, немного отклонившись на юг летом и значительно — зимой, и заходит на западе. Но оно никогда не бывает на севере.
К нему пришло второе дыхание. Последние силы, которых должно хватить на остаток пути. Он спрятал под куртку бинокль и стал спускаться с горы.
Когда через три часа Мартин, выйдя на дорогу, шел последние километры, ему навстречу снизу показался грузовик. Поравнявшись с ним, машина остановилась, и из окна кабины высунулся пассажир.
— Good morning! Do you speek english? Can you tell me… [19]
Мартин даже не удивился. Он просто стоял и молча смотрел на человека, обратившегося к нему ни с того ни с сего по-английски.
19
Доброеутро! Вы понимаете по-английски? Не подскажете (англ.)
Спотыкаясь, он побрел обратно в сторону гор. Из последних сил взобрался на ближайший холм и, достав бинокль, долго всматривался в силуэт стоявшего в устье Бейтс-фиорда эсминца. Он ждал, когда ветер пошевелит флаг на его корме. Увидит ли он на красном полотнище прямой черно-белый крест со свастикой в белом круге? Но ветра, как назло, не было. Мартин стал рассматривать город, шаря по крышам домов. В одном месте, на площади возле лютеранской церкви, он увидел флагшток. Полотнище обвисло, но на нем явственно просматривался наряду с красным и белым еще и синий цвет. Сомнений не оставалось — это был флаг Британского Соединенного Королевства. Минутой позже он нашел еще один флагшток с распахнувшимся на несколько секунд красно-бело-синим полотнищем.
Французы!
В Нарвике англичане, французы и наверняка еще кто-нибудь, вяло думал он, лежа на животе на наклонной поверхности скалы и уронив голову на руки. В море по-прежнему их эсминцы и крейсера. Как долго они здесь? Что стало с гарнизоном и генералом Дитлем? Что делать теперь ему самому? Он вспомнил слова Мореля: «Англичане славятся своим благородством…» Может, просто пойти и сдаться?
Нет! Он тряхнул головой и спрятал бинокль под куртку. Во всяком случае, не англичанам. Нужно добраться до шведов и интернироваться. Это, пожалуй, единственный приемлемый вариант. И он уснул, прямо на этой скале, пригреваемый первыми теплыми лучами незакатного летнего солнца. Высоко в небе над ним зажглось полярное сияние. Оно было едва различимо в дневном свете. Мартин стонал, ворочался, открывал глаза и впервые видел эти загадочные разноцветные сполохи. Они все увеличивались и вот уже завесили прозрачной пелериной половину неба на севере. Им не было никакого дела до лежащего на скале человека с глазами, полными слез.
Норвегия! Как много значат для нас твои величественные фиорды, вонзившиеся на десятки миль в суровые скалистые берега. Они наполнены согретой Гольфстримом свинцово-голубой кровью океана, и это тепло дает жизнь всему, что здесь суще. А твои горные реки, срывающиеся водопадами со скал! Чище и благороднее их нет ничего в мире. Недаром на этих берегах рождались жестокие, но честные воины, не боявшиеся никого на свете, кроме своих богов. И если твои глаза вдруг заслезятся от налетевшего с ледяных равнин Нифльхейма обжигающего стужей ветра, ты увидишь, как их ладьи вереницей, выгнув тонкие шеи, уходят по сверкающим водам фиорда в дальний набег. Поднимайте мосты и запирайте ворота своих замков, английские лорды! Рим, бывший властелин мира, и ты готовь дань для пришельцев с севера… Но нет теперь викингов. Их души пируют в Валгалле. Однако в день последней битвы, когда погибнет вселенная, они выйдут из ее пятисот сорока врат, ведомые Одином, чтобы отыскать место для нового мира.
Он пролежал на замшелом камне два часа, а потом поднялся и пошел на восток Его карта осталась в рюкзаке, но Мартин помнил ее достаточно хорошо. Пятнадцать километров вдоль железнодорожной ветки — и нейтральная Швеция. Там уже можно выйти к дороге и заявить о себе на первом полустанке.
Спустившись в каньон, он пошел вдоль бегущей по камням и песку мелкой неширокой реки. Ушибленная нога продолжала сильно болеть, а после того, как он попил чистой холодной воды, мучивший его голод стал еще более нестерпимым. Он уже подумывал, не застрелить ли ему оленя или лося, но, во-первых, у него не было спичек, чтобы потом развести огонь, а во-вторых, эти животные не подходили близко, а у него всего лишь пистолет и восемь последних патронов, которые следовало приберечь для волков.