Шестая колонна. Дети Мафусаила
Шрифт:
Ардмор ответил ему непонимающим взглядом.
— А что вы предлагаете?
— Но это же очевидно. Нам представляется уникальная возможность разом покончить со всеми прежними глупостями и ввести подлинно научный образ правления — власть человека, который будет избран за его ум и научную подготовку, а не за умение заигрывать с безграмотной толпой.
— Вы говорите о диктатуре? А где же мне найти такого человека? — спросил Ардмор с напускной мягкостью, не предвещавшей ничего хорошего.
Кэлхун не ответил, но весь его самодовольный вид говорил о том,
Ардмор притворился, что не заметил проявленной Кэлхуном готовности служить нации.
— Но дело не в этом, — заявил он, больше не скрывая возмущения. Полковник Кэлхун, мне очень жаль, что приходится напоминать вам о вашем долге, но имейте в виду — мы с вами люди военные. А военные не должны совать нос в политику. Свой офицерский чин мы получили на основании Конституции, и наш единственный долг — служить этой Конституции. Если народ Соединенных Штатов пожелает изменить форму правления, он нам об этом сообщит! А пока — у меня есть свои обязанности, у вас свои, вот и выполняйте их.
Кэлхун, казалось, собирался разразиться речью, но Ардмор оборвал его:
— Это все. Выполняйте приказ, сэр!
Кэлхун круто повернулся и пошел прочь.
Ардмор вызвал своего начальника разведки.
— Томас, — сказал он, — я поручаю вам самым тщательным образом, но осторожно следить за всеми действиями полковника Кэлхуна.
— Будет сделано, сэр.
— Все воздушные машины вернулись, сэр.
— Хорошо. Сколько всего доставлено?
— Минутку, сэр. На каждую машину пришлось примерно по шесть вылетов, значит, если считать и этот последний м-м-м… девять и два — одиннадцать всего семьдесят один пленный за шестьдесят восемь вылетов.
— Потери есть?
— Только у азиатов, всего?
— Черт возьми, это меня не интересует! У нас!
— У нас потерь нет, майор. Один из наших сломал руку — свалился с лестницы в темноте.
— Ну, это не так страшно. Скоро начнут поступать сообщения с мест о демонстрациях — во всяком случае, с восточного побережья. Сразу дайте мне знать.
— Будет сделано.
— И пришлите ко мне, пожалуйста, ординарца, я скажу ему, чтобы принес таблеток кофеина. Сами тоже примите — день будет нелегкий.
— Хорошая мысль, майор.
И адъютант вышел.
В шестидесяти восьми городах по всей стране полным ходом шла подготовка к демонстрациям, которые составляли второй этап плана дезорганизации по варианту 4.
Священник храма в Оклахома-Сити поручил важную часть работы двум своим местным помощникам — водителю такси Патрику Минковски и оптовому торговцу Джеку В. Смиту. Они были заняты тем, что прилаживали железные кандалы на ноги Голоса Кулака — наместника Паназиатской Империи в Оклахома-Сити.
Обнаженное безжизненное тело паназиата было распростерто на длинном рабочем столе в мастерской, расположенной под храмом.
— Готово, — объявил Минковски. — Без нагрева лучше не заклепать. Но ему и так будет нелегко от этой штуки избавиться. Где там трафарет?
— Вон он, сзади тебя. Капитан Айзекс говорил, что надо потом заварить шов его посохом, только мне кажется, что не стоит возиться. А как-то странно называть священника капитаном Айзексом, правда? Значит, мы теперь уже официально в армии?
— Толком не знаю. Меня одно интересует — как бы покрепче насолить этим плоскомордым обезьянам. Но думаю, что да: раз Айзекс офицер, значит, он имеет право вербовать новобранцев. Послушай, где у него должен быть рисунок — на спине или на животе?
— Давай сделаем с обеих сторон. Странная все-таки это история с армией. Ходишь себе в церковь, а потом раз — и это, оказывается, воинская часть, и тебе велят принести присягу.
— Лично меня это вполне устраивает, — заметил Минковски. — «Сержант Минковски» — звучит совсем неплохо. Меня не взяли в армию раньше из-за больного сердца. А что до церкви, то все эти сказки про Великого Бога Мотаа не для меня, я сюда ходил только ради того, чтобы бесплатно поесть и свободно вздохнуть.
Он снял трафарет со спины азиата, а Смит принялся закрашивать быстросохнущей несмываемой черной краской обведенный тонкой линией контур иероглифа.
— Интересно, что это по-ихнему означает?
— А разве ты не слышал? — спросил Смит и перевел ему.
На лице Минковски появилась восхищенная улыбка.
— Вот это да, — протянул он. — Если бы кто-нибудь попробовал сказать такое мне, ему бы не поздоровилось. А ты меня не разыгрываешь?
— Да нет. Я был в центре связи, когда этот рисунок передавали из Главною храма, то есть из штаба. И вот еще какая любопытная штука. Я видел на экране того типа, который передавал рисунок, так он тоже азиат, точь-в-точь как вот этот, — Смит ткнул пальцем в сторону бесчувственного тела. — Но его называли «капитан Даунер» и обращались с ним так, как будто он из наших. Что бы это могло значить?
— Не знаю. Наверное, он за нас, иначе не был бы в штабе и на свободе.
У меня краска осталась, что с ней делать?
Применение оставшейся краске нашлось — капитан Айзекс заметил это сразу, как только вошел, чтобы посмотреть, как идут дела. Он с трудом сдержал улыбку.
— Я вижу, вы тут добавили кое-что от себя, — заметил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно официальнее.
— Жаль было, что краска пропадает, — объяснил находчивый Минковски.
— Уж очень он был весь голый.
— Ну, это дело вкуса. Я бы сказал, что так он выглядит еще голее. Ну ладно, оставим это. Поторопитесь, ему нужно еще обрить голову.
Пять минут спустя Минковски и Смит стояли в ожидании у дверей храма. На полу у их ног лежал Голос Кулака, завернутый в одеяло. К храму на полной скорости подъехал полугрузовой дуоцикл и резко затормозил у самого входа.
Раздался гудок, и из окна машины высунулась голова капитана Айзекса, который сидел на месте водителя. Минковски, бросив сигарету, взял лежавшего на полу азиата за плечи, а Смит за ноги, они с трудом подняли его и подтащили к машине.