Шестьдесят рассказов
Шрифт:
Что же случилось с ними? Отчего вышли они из боя, едва вкусив крови врага? Уж не Тронк ли опять стал наводить на них страх?
Нет, не в Тронке дело. Дело в чем-то зыбком и невнятном, что разрастается и зреет в нем, точно болезнетворный микроб.
Эти трое почуяли, что с Тронком случилось что-то такое, отчего его не надо больше бояться. Сперва им все же казалось, будто они вонзают зубы в живую собаку. Но в драке они вмиг почуяли, что дело неладно. Почуяли по запаху шкуры, дыхания, по вкусу крови. Почуяли — и ретировались. Звери лучше всяких клинических лабораторий распознают неизлечимый недуг, от которого пока не придумано лекарства. Наш боец был отмечен печатью такого недуга, он
Врагов больше нет. Он остался один. В надвигающихся сумерках величественно вздымаются ввысь железобетонные городские громады, вызывающе поблескивая окнами в закатных лучах. А горизонт уже фиолетово темнеет, предвещая наступающую ночь. Они, эти громады, как нельзя более под стать амбициозным помыслам и горделивым мечтам тех честолюбцев, которые, валясь под вечер с ног от усталости, все же мечтают о завтрашнем дне.
Но для вчерашнего сатрапа, титана, короля, мастодонта, циклопа, Самсона уж нет больше этих малахитово-алюминиевых вершин. Не для него уже кружит, жужжа, самолет над городским центром, и нет ему дела до того, как вечер обволакивает мрачные дворы, застенки и гниющие свалки.
Он сидел недвижимо и жадно глядел на хилый островок жалкой зелени. Кровь, сочившаяся из раны, постепенно подсохла. И ему вдруг стало ужасно, невыносимо холодно. К тому же спустился туман, мешая видеть. Удивительно — туман, туман посредине лета! Только бы рассмотреть хоть кусочек того, что люди называют зеленью. Это зелень его королевства: трава, камыш, убогие кустики (на самом деле бескрайние леса, непроходимые чащи, раскидистые дубравы, тенистые ельники).
Профессор меж тем вернулся и обрадовался, увидав, что две другие собаки в испуге уходят прочь. Тронк есть Тронк, подумал хозяин удовлетворенно. Попробуй тронь его. Тут он увидел и Тронка. Тот сидел, спокойно и умиротворенно глядя вокруг.
Когда-то, еще щенком, он нежно и трепетно оглядывал этот мир, веря, что завоюет его. Тому всего четыре года.
Что ж, он завоевал мир. Смотрите, каким он сделался огромным псом, с бычьей грудью, с пастью, словно у древнего бога ацтеков, — настоящий собачий король! Но королю холодно, он дрожит.
— Тронк! Тронк! — окликнул его профессор. Впервые в жизни пес не отозвался. Он был бледен смертельной бледностью, и хотя многие полагают, будто собаки не могут быть бледными, Тронк был бледен именно такой бледностью. Сердце его колотилось и грохотало, а он все глядел и глядел в сторону дикого леса, откуда надвигались на него черные могильные сумерки.
47
ПРОБЛЕМА СТОЯНОК
Иметь свой автомобиль — большое удобство, конечно. И все-таки жизнь у владельца машины нелегкая.
В городе, где я живу, когда-то, говорят, пользоваться автомашинами было просто. Пешеходы сами уступали дорогу, велосипедисты катили по обочинам, проезжая часть оставалась почти свободной, лишь кое-где виднелись оставленные лошадьми зеленоватые холмики. И парковаться можно было где угодно, хоть посреди площади, — выбирай любое место. Так рассказывают старики, с грустной улыбкой предаваясь приятным воспоминаниям.
Неужели так оно и было? Или это все сказки, безумные фантазии, в которые уходит человек, когда на него сваливается беда, и остается лишь вспоминать, что жизнь не всегда была к нему такой немилостивой и на его долю тоже выпадали свои радости и тихие ясные вечера? (Облокотишься, бывало, о подоконник и со спокойной душой любуешься миром, засыпающим там, внизу, после трудового дня, и прекрасные песни затихают где-то вдали — правда, хорошо? И она, вся во власти этого чарующего вечера, нежно прижимается милой головкой
Теперь же, друзья мои, у нас не жизнь, а сплошная борьба. Город, весь из железа и бетона, ощетинился острыми углами, как бы предупреждая: только не здесь, только не здесь! И если мы хотим в нем жить, нам тоже нужно быть из железа, внутри нас вместо теплых мягких внутренностей должны быть бетонные блоки, а вместо нелепого и старомодного приспособления, именуемого сердцем, — шершавый камень весом 1,2 килограмма.
Раньше, когда мне приходилось добираться до работы пешком или на трамвае, я отделывался сравнительно легко. Но теперь у меня автомобиль, и все изменилось: ведь машину надо где-то поставить, а свободное местечко у тротуара в восемь часов утра — это почти утопия.
И потому я встаю в половине седьмого, самое позднее — в семь, умываюсь, бреюсь, принимаю душ, наспех выпиваю чашку чая — и скорее в путь, моля Бога о том, чтобы светофоры дали мне зеленую улицу.
И вот я еду. С достойной презрения рабской покорностью ближние мои — мужчины и женщины — уже кишат на улицах центральной части города, горя желанием как можно скорее добраться до места своего каждодневного заключения. Стоит посмотреть, как спустя немного времени они уже будут сидеть, слегка ссутулившись, за своими столами и пишущими машинками. Тысячи и тысячи тусклых, уныло-однообразных жизней, предназначенных для романтики, риска приключений, смелых мечтаний… (Помните, о чем бредили мы мальчишками, сидя на парапетах набережных над рекой, несущей свои воды в океан?) Между тем по обеим сторонам прямых и бесконечно длинных улиц уже выстроились теряющиеся вдали вереницы опустевших машин.
Где найти местечко, чтобы втиснуть туда и мою? Машину я купил по случаю всего несколько месяцев назад, у меня еще нет достаточного опыта в этом деле, стоянки же бывают по меньше мере шестисот тридцати четырех различных категорий — в таком лабиринте может запутаться даже водитель-ветеран. Да, конечно, на каждой стене имеются свои знаки и указатели, но их делают маленькими, чтобы не нарушать, как говорится, монументальности наших древних улиц. Да и кто в состоянии разобраться во всех этих едва приметных нюансах цвета и формы?
Вот я и кружу по боковым улочкам на своей малютке, а сзади на нас напирает лавина грузовиков и фургонов, со страшным ревом требующих дать им дорогу. Где же найти местечко? Вон впереди, как привидевшийся бедуину в Сахаре мираж — всякие там озера и колодцы, — манит к себе длиннейшая и совершенно свободная полоса вдоль великолепного бульвара. Иллюзия. Как раз эти свободные на всем своем протяжении пространства, вселяющие в нас столько радужных надежд, самые коварные. Слишком уж они хороши. Можно поклясться, что тут дело нечисто. Так и есть: этот отрезок улицы — табу, ибо рядом возвышается вавилонская громада здания министерства финансов. Оставить здесь машину — значит навлечь на себя целый поток повесток, штрафов, разорительных и запутанных судебных разбирательств (кончающихся иногда тюремным заключением). Но время от времени и в таких местах можно увидеть машины, брошенные кем-то без присмотра. Конечно, их немного, но все-таки… Обычно это автомобили внесерийного производства, остатки былой роскоши, к тому же роскоши сомнительного происхождения; у них необычная удлиненная форма и наглые рыла. Кто их владельцы? Или похитители? Возможно, это люди, потерпевшие крах, люди отчаявшиеся, которым больше нечего терять, вот они и плюют на закон, ибо готовы ко всему.