Шестерёнки апокалипсиса (Нужно больше древесины!)
Шрифт:
К тому времени Валера уже слёг и у него был самый тяжёлый, первый период «улучшения». Проблемой было даже поднять веки. Самостоятельно же выяснить, что за оживление вокруг, вообще не представлялось возможным. Когда остальные пленники вдруг замолкли, дружно уставившись куда-то в одну сторону… Валере было просто не повернуться. Объяснять ничего, само собой, никто не спешил.
Прошло, наверное, не менее минуты тяжелого гнетущего неведения, когда Михаил заметил жадно вопрошающий взгляд и соизволил ответить.
— У нас пополнение. — И после небольшой паузы: — Девочка. Плохо выглядит…
— Я её знаю. — Это уже Рома. — Они с каким-то парнем пришли, едва
— Фига себе. И часто у вас такое бывало?
— Да нет, собственно, первый и последний раз. Ну из тех, о которых я в курсе.
— Никто не стал выяснять, что произошло-то?
— Да, кое-кто пытался. Главный сказал — особист заподозрил в шпионаже. Мол, нужно разбираться.
— А ты сам что?
— А я сам не дурак бодаться с разогнавшимся паровозом. Правда, тогда и начал задумываться, не пора ли удочки сматывать. Но класть голову за каких-то людей, кого один раз мельком видел… Нет, увольте. Своя шкура дороже. И, кстати, они же реально могли оказаться и шпионами, не исключаю.
— Ясно… — Индеец протянул таким тоном, что было непонятно — одобряет или порицает бездействие собеседника. На этом их разговор, собственно, и закончился.
Валере же ещё какое-то время не удавалось увидеть так взбудоражившую всех новую пленницу. Ровно до тех пор, пока она не появилась в поле зрения и не села на краю загона, у самой изгороди. Тогда у «больного», наконец, появилась возможность скосить глаза и рассмотреть «пополнение».
Девочкой она была только для Михаила, фактически, являясь сверстницей Валеры. Выглядела и правда неважно: синяки, ссадины, осунувшееся — хоть и симпатичное — лицо, да и вообще вид имела очень утомлённый, какой-то даже измученный. Короткая стрижка по плечи, давно не мытые, спутавшиеся волосы. Чуть нескладная, но какая-то неуловимо притягательная фигурка. Новенькая не являлась такой же «глянцевой» красавицей, как разгуливающие вокруг полуголые амазонки — но, всё равно, была хороша собой, и даже очень.
Никаких браслетов, комбинезонов — лишь какие-то лохмотья, в которых угадывались остатки «цивильной» одежды. Причём, характер повреждений этой одежды Валере очень не понравился. Но он старался гнать от себя скверные мысли — и так было тяжело.
Опустившись прямо на землю, подтянув ноги к подбородку и обхватив их руками, девушка уставилась в пространство перед собой пустым, отсутствующим взглядом. И не реагировала на попытки заговорить с собой. Сначала, когда недоброй памяти Костя попробовал «подкатить шары», она вздрогнула — но потом просто отвернулась, и, это Валера смог разглядеть совершенно ясно, надолго закрыла глаза. Как очень уставший человек, которому уже всё равно. Остальные — не удостоились даже и такой реакции.
Сил ни скрипнуть зубами, ни ещё как-то выразить своё негодование у лежащего не было. Он мог только смотреть и слушать. А послушать было что…
Ведь кинув попытки разговорить новую пленницу, старожилы начали вспоминать. Вспоминать тех женщин, которые тоже сидели с ними, в этом загончике. Судьба их всех была совершенно одинакова — рано или поздно приходили «демоны», «черти», «рогатые» и обменивали их на пленников мужского пола. Те, кого уводили, никогда не возвращались. Предположения, которые строились относительно дальнейшей судьбы несчастных, были одно ужасней другого.
Михаил шикнул на болтунов, которые говорили обо всех этих вещах так свободно и непринуждённо, будто бы и не было рядом той, кому всё это светит, возможно, в ближайшем будущем. Любители посплетничать сначала стушевались, но спустя какое-то время вернулись к теме, и, чувствуя себя под защитой побегов, атакующих любых нарушителей спокойствия, даже начали с ещё большим смаком всё описывать. Ровно до тех пор, пока офицер-белорус не подошёл обманчиво медленно и вальяжно к одному из особо громко вещавших, и не сунул тому незаметно под рёбра, выбив весь дух и желание разглагольствовать дальше.
После этого стало ещё хуже — повисло тягостное молчание. Все переваривали услышанное, каждый по-своему. А Валера лежал и рассматривал девушку. И клял себя за то, что запустил это дурацкое улучшение. Сердце сжималось от жалости, настолько пленница казалась несчастной и беззащитной. Парня просто трясло от бессилия и невозможности помочь. Он сейчас не мог ни встать, ни подойти, ни утешить. Не говоря уже о том, чтобы как-то защитить…
Наверное, далеко не сразу он заметил тяжёлый взгляд Михаила, направленный на себя. Индеец, увидев, что на него смотрят, выждал недолгую паузу. И заговорил — негромко, медленно выговаривая слова.
— Знаешь, не всегда есть возможность помочь. Часто случается так… Что ты не можешь изменить что-то. Ведь ты, Валер, ещё совсем молодой. Повезло, не знаешь… Например, каково это — когда на твоих руках умирают, а ты бессилен. И врачи бессильны. И вообще никто во всём мире ничего не может сделать, или не хочет, а ты не имеешь ничего, чтобы этого кого-то убедить… — Тихий голос было слышно еле-еле. Но он пробирал до самого нутра. В глазах Михаила плескалась такая тоска, что Валере начало казаться — он сейчас утонет в ней. Парень никогда не видел разведчика их общины таким, и никогда даже не мог представить, что же скрывается за обычно бесстрастным лицом этого человека. — А мне не повезло. Я проходил через такое, много раз. И не сразу, но научился… Научился тому, что если ты не можешь ничего сделать — надо это просто принять, как данность. Сейчас… Сейчас мы в очень хреновой ситуации. Если я когда-нибудь встречу того, кто всё это заварил, очень постараюсь свернуть ему шею. Или что там у этой твари будет. Но на данный момент, наша задача — выжить. Наша, как группы. И мы не сможем её выполнить, если будем помогать всем подряд. Та эльфа… Тебе просто повезло, легко отделался. Даже плюшек отсыпали. Но если думаешь, что такое прокатит ещё раз — сильно заблуждаешься. Погибнешь сам. А ты нам нужен, всем нам. И мне, и Тимуру, и оставшимся на Базе. Юле, Кате, Кристине… Подумай о них. Спасая всех подряд, рано или поздно надорвёшься, сгоришь. Нельзя осчастливить всех людей на Земле. Или где бы то ни было, куда нас занесло… Можно попытаться — тех, кто рядом. Но не всех вообще…
Валера слушал. Очень внимательно слушал. Он понимал, что его друг кругом прав. Что, скорее всего, всё так и есть. Понимал — но не принимал. Хотелось многое сказать, многим поделиться. Хотелось, чёрт возьми, просто как-то поддержать этого человека, всегда казавшегося твёрдым и непробиваемым, как скала, и только сейчас вдруг раскрывшего свою израненную душу. Но Валера мог только лежать, слушать, и молча хлопать глазами…
Их никто больше, скорее всего, не слышал, Индеец говорил очень тихо. Постепенно все успокоились, наговорились, и жизнь пленников вернулась в привычное русло — дойки, отдых между ними, ленивые разговоры и наблюдение за кипящей вокруг жизнью. Для Валеры это длилось до тех пор, пока не произошёл тот самый случай, когда амазонки обнаружили, что он халтурит, и решили проучить его.