Шестерки Сатаны
Шрифт:
— Поверни ты его! Смотрит он на меня…
— И сама не поверну… и ему отворачиваться… запрещаю! — выстанывала Элен, не переставая колыхаться — Поскольку он… не знает… с кем будет… пусть смотрит на обеих… и любуется! …И вообще… В наказание за беспамятство… ты должен быть… неистощим и дерзок… иначе будешь подвергнут… жестокой порке!.. Всегда мечтала… поиграть в садистку!
Я особо не пытался уловить смысл в этой ахинее, потому что Элен, испустив сдавленный стон, стиснула меня всеми конечностями так, что кости хрустнули. Потом расслабилась, уронила руки вдоль тела. Только после этого
— Ты что-то про беспамятство говорила?
Она сама начала дергаться и забормотала:
— Говорила… Ты должен был сказать одну фразу… Но не сказал… Помнишь, какую? …Ы-ых… Ну-у… Ты помнишь?
— «Дети в подвале играли в гестапо. Зверски замучен сантехник Потапов», — продекламировал я. — Эту, что ли? Меня что, ждет та же судьба?
— Не надо, — проворчала Люба, неожиданно встрепенувшись. — Потапова — это моя девичья фамилия. А мужа-гада я уже забыла.
— Вообще если кто и не имеет памяти, так это вы, милые дамы. А на меня валите…
— Ты помнишь, что сказал, когда в первый раз посадил меня в машину?
— В смысле, Таню? Помню.
— Так какой сегодня вечер?
— Должно быть, как раз тот самый, когда я насилую случайных попутчиц…
— Оценка «отлично»… Продолжай!
Можно подумать, что если б я не вспомнил, то она выставила меня из своих объятий. Да еще и тон эдакий командный… Впрочем, если все то, что я знаю о ныне покойной Танечке Кармелюк, славной бойцице невидимого фронта, то она ведь заканчивала какое-то заведение, стало быть, скорее всего была офицером КГБ. И поди-ка, могла дослужиться даже до капитана или майора. А я, между прочим, хотя и получил после окончания института звание лейтенанта запаса, офицером себя считать не мог.
— Любашку не забудь… — шепнула Элен мне прямо в ухо.
— Опять, — вздохнул я. — Ты, кажется, решила, будто я постоянно настроен на секс-рекорды.
— Так приятно вспоминать о невозвратном прошлом! — саркастически вздохнула Элен. — А вот мы привыкли думать о настоящем и мечтать о будущем. Верно, кошка?
Это относилось к Любе.
— Сама ты кошка! — обиделась та. — Я сюда не напрашивалась…
Элен сделала знакомый финт: вертанула меня на спину. Точно так же некогда, на все той же достопамятной полянке, Танечка перевернула Кота и оседлала его. Однако продолжения я не предугадал. Ленка натуральная до такого бы в жизни не додумалась.
Мамзель Шевалье сперва сомкнула и вытянула ноги, а потом довольно быстро, будто стрелка компаса на иголке, повернулась и улеглась поперек меня. Что я разумею под «иголкой», народ понял.
Оказавшись в этакой позиции, она дотянулась руками до Любы, сдернула простыню и настежь распахнула на подруге халат. Та порывисто привскочила, уже мало чего стесняясь, и Любины ляжки оказались на плечах у Элен, а физиономия мамзель Шевалье уткнулась между ними, зашуршала, заворочалась, зачмокала… Мне осталось вытянуть руки и сперва осторожно, а потом поактивнее — благо не было возражений! — поглаживать Любе грудь. Как выглядела вся эта фигура со стороны — фиг поймешь, я лично затрудняюсь представить.
Дальнейшая возня (в балете оно называется, кажись, по-французски, па-де-труа) представляла собой сложную последовательность переползаний, скруток, объятий, а также всяких, скромно выражаясь, изъятий и засовываний. Запомнить ее во всех подробностях я ни в жисть не сумел бы. Что в этот период произносилось — лучше не вспоминать. С одной стороны — сплошной мат на три голоса, с другой — абсолютная бестолковщина, которую несли три совершенно неразумных языка.
Более-менее четко я запомнил лишь пару ситуаций, причем вырванных из общей череды событий. То есть сказать с полной достоверностью, что было до и после того, не сумею при всем желании.
Первая ситуация была где-то в начале всей кутерьмы втроем, когда Элен, облапив Любашу со спины, повалила ее на себя, а я полез следом и угодил сразу между двух пар ног. При этом толкушка вкатилась уже не к Элен, а к Любаше, которая, впрочем, возмущаться не стала и под радостное сопение Элен, тискавшей подругу за сиськи, минуты через две кончила. Как позже — но все еще в процессе траха! — мне объяснили, с мужиком это у нее вышло в первый раз.
Кроме того, в памяти отложился финал, относящийся уже не к балету, а скорее к цирковой акробатике.
Может быть, он запомнился лучше всего потому, что к этому моменту в комнате уже горел красноватый ночничок (когда мы зажгли его и каким образом сделали это, не слезая с постели и не отлипая друг от друга, — не помню). Так или иначе, но в момент финиша Люба лежала спиной на спине у Элен, стоявшей, как выражаются греко-римские борцы, «в партере». Ноги Любаши были сплетены где-то за моей спиной, руками она держалась за живот Элен, а толкушка вовсю орудовала, как отбойный молоток. При этом я одной рукой держался за бедро Элен, а другой массировал ей мокренькое место. Кто из троих загорелся первым, понять сложно. Но ясно одно: все свое содержимое я отправил Любе, которая, видимо, настолько забалдела, что совершенно не беспокоилась насчет всяких там последствий.
Впрочем, в ванну мы все-таки попали, смыли с себя все, что можно. Простыню, которая после нашей возни стала совершенно сырой, заменили сухой и развесили на веревке в ванной. Я с удовольствием вытирал смуглые тела блондинок огромным махровым полотенцем. Ухаживать за каждой было приятно по-своему. Например, рассматривая при свете Элен, я радовался тому, что Хрюшкино тело, видимо, не шибко изменилось, умилялся наличию знакомых царапинок, ямочек, пятнышек. Все, как у Ленки, ничего лишнего не выросло. Даже отпечатки купальников совершенно идентичны.
— Интересно, — спросил я, — а чайку тут попить можно?
— Чай? — в один голос спросили обе. — Замерз, что ли? Может, чего-нибудь со льдом лучше?
— Нет, со льдом не надо. А то глотку простужу и буду разговаривать, как боцман Сиплый. Опять же еще ночь впереди…
— Чего-чего? — поинтересовалась Элен с удивлением. — Ишь, разошелся, старый хрыч. Впрочем, надо бы попить, ты прав.
— У меня есть заварка, — созналась Люба, и я вспомнил, что она ведь и в зоне побывать успела.
Нашелся чай, кипятильник и большая кружка. Заварили что-то вроде чифира, добавили сахара и пустили чару по кругу.