Шестерки Сатаны
Шрифт:
— В общем, можешь не объяснять, — отмахнулся я. — Мне уже ясно. Поскольку девушку в юности слишком интенсивно поимели, она терпеть не может мужиков иначе, как в платоническом виде. А в физическом виде ей нужна твоя мужественная женственность. По этому случаю ты хочешь меня предупредить, чтоб я не проявлял интереса к телу бывшей законной супруги, в котором ты нынче проживаешь, а то Любочка невзначай отрежет мне голову большим кинжалом.
— Вовсе нет… — здесь Элен понизила голос. — Понимаешь, она хоть и привыкла общаться только с бабами — причем фактически до меня у нее была только Соня, — вовсе не законченная лесбиянка. У нее по-прежнему живы совершенно традиционные влечения, только они
— А у тебя? — спросил я без улыбки. Элен говорила так, как могла бы сказать кандидат наук Хавронья Премудрая, а не снайпер-диверсантка Танечка Кармелюк.
— У меня — это особый вопрос. Сначала дослушай про нее. Сам понимаешь, что степень откровенности у нас с ней очень высокая — на почве интима, конечно. В общем, она призналась мне, что хотела бы узнать мужчину. Но она закомплексована, потому что все ее попытки найти хотя бы партнера, не говоря уже о настоящем возлюбленном, оканчивались неудачей. Мужики — это и к тебе относится, конечно! — жуткие эгоисты. Большинство из них, почуяв, что дама проявляет к ним интерес, стараются действовать побыстрее и понахальнее. А для Любы все это — лишнее напоминание о своей трагедии. Одна неосторожная, слишком грубая или жадная ласка, сопровождаемая ощущением пьяного или выпившего мужчины, его запаха, например, может привести ее в ярость. При этом она запросто может избить или даже убить мужчину. Ну минимум прогнать. С другой стороны, она ведь по-прежнему любит Петечку-Петюнчика, то есть Клыка, и тихо страдает, видя, что он очень счастлив с Верой.
— А они действительно счастливы? — поинтересовался я.
— По-моему, абсолютно. После того, как Вера родила, — особенно. Клык, хоть и сидел по солидным статьям, по-настоящему блатным так и не стал. Все понятия он назубок знает, но все равно — «мужик» и никогда не будет вором в законе. Вдобавок он очень рад, что свалил из России, оторвался от тамошнего преступного мира. Конечно, положение «подставного босса» — не самое прочное, он это понимал. Он прекрасно сознавал, что Куракин в любое время может его убрать. И убрал бы, если б не подошел к делу с примитивной логикой. Куракин думал, что Люба ревнует Клыка и ненавидит Веру, поэтому и поручил ей исполнение своего приговора. А все оказалось совсем не так, как он думал.
— Это понятно. Клыка она любит платонически. А Веру?
— Веру она вначале действительно недолюбливала. Вера в прошлом провинциальная журналистка, неудачно была замужем за пьяницей и лохом, которого убили по пьянке не то компаньоны, не то контрагенты по бизнесу. Когда овдовела, ударилась в работу, пыталась разоблачать коррупцию в родной области, но все ее материалы летели в корзину. А потом, будучи в отпуске, отправилась в деревню, где оставался дом, принадлежавший ее покойной бабушке, а до этого — родителям Клыка. Именно туда приполз Клык после того, как отделался от людей Иванцова. Раненный в ногу, потерявший много крови, уставший до ужаса. И Верочка выходила его, спасла от сепсиса каким-то чудесным бабкиным снадобьем. Потом следовала за ним, помогала ему, как могла… В общем, они уже сильно любили друг друга, когда Цезарь вывез их во Францию. То, что их брак оформлен липовыми документами, они предпочитают не вспоминать и эти два года считают себя мужем и женой.
— Это ты про Клыка и Веру рассказываешь, а я спрашивал, как Люба к Вере относится.
— Понимаешь, она ее любит. Не так, как Соню, конечно, но любит, прежде всего за то, что Вера спасла Клыку жизнь. Мне Люба говорила, что если бы Клыка убили, то она не смогла бы жить дальше… Она считает себя недостойной его, грязной, что ли, какой-то — представляешь? И когда увидела вблизи, как они с Верой живут, какие у них трепетные отношения, то поняла, что может только все испортить, если попытается перетянуть Клыка к себе.
— Ну а сам-то Клык как на нее смотрит?
— К Любе он относится, конечно, не как к служанке, а как к родной сестре. Потому что она из его родных мест, деревенская, у них много общих воспоминаний, она в тюрьме сидела, как и он. Родство душ, понимаешь ли. Но Клык очень четко держит дистанцию. Он внимательно следит за тем, чтобы Вера не начинала чувствовать отчужденность, чтоб все эти воспоминания не приводили к тому, чтобы Любе напрасных ожиданий не внушать. Клык хоть и без образования, но психолог хороший.
— Ну и совет им всем да любовь… — сказал я, которого все эти беседы на темы «между нами, девочками» немного разочаровали. Мне, конечно, показалось полезным узнать кое-что дополнительно о тех, у кого нахожусь, так сказать, «в гостях», но уж больно много было со стороны Элен всякой лирики. Не верилось мне что-то, будто эта троица — между прочим, на всех мокрухи висят, даже на молодой мамочке Вере! — пребывает в таком христианском благолепии и всепрощении. Если Любаша действительно любила Соню — хотя насчет гомосексуализма во всех вариантах, хоть мужских, хоть женских у меня было традиционно-неоригинальное мнение, — то почему простила Клыка, который ее возлюбленную пристукнул? С другой стороны, отчего Клык, если он такой умный и тонкий психолог, предпочитает жить в таком неустойчивом равновесии, а не сосредоточиться на Верочке, которая наверняка рано или поздно, с поводом или без повода все-таки приревнует его «к первой любви». Тем более, что если Клык эту самую Любу все-таки трахает, то вряд ли будет широко оповещать об этом мировую общественность, а сама Люба не будет докладывать об этом своей любовнице Элен. Но самое главное, мне было не очень ясно, за каким лешим Элен начала всю эту мелодраматическую беседу. По-моему, к вопросу о перспективах очередной торговли за мою шкуру все это имело самое отдаленное отношение.
— Ладно, — сказал я. — Все это очень запутанно. В общем, я всю информацию к сведению принял, хотя не знаю, на хрена мне быть таким просвещенным. Шла бы ты к Любаше, утешила ее, сказала, что между мной и тобой больше ничего и никогда не будет, а ваше, блин, «любимое времяпрепровождение» будет длиться вечно.
— Балбес ты… — прошипела Элен. — Что я полчаса тебе объясняю, а? В одно ухо влетает, а в другое вылетает.
— Мозги перегружаются, — вполне серьезным тоном сказал я, — вот и приходится через уши лишнюю информацию стравливать.
— Ты слышал от меня сегодня такую фразу: «У Любы есть нормальные влечения»? Слышал или нет?
— По-моему, где-то такая проскакивала. И слышал насчет того, что она закомплексована, лупит мужиков вместо того, чтобы с ними спать.
— Правильно, — сказала Элен и неожиданно взяла меня за ладонь обеими руками. Это были Хрюшкины, Ленкины ладошки, все те же в общем-то… От них мне как-то теплее стало. Хотя я по-прежнему ощущал большую разницу между знакомой формой и изменившимся содержанием. Посмотрел в глаза, Элен немного смутилась, но руки не убрала.
— Слушай, — произнес я не очень уверенным голосом, — я, в общем, мужик самый обыкновенный и, в принципе, без комплексов. Поэтому если ты будешь как-нибудь неаккуратно себя вести, то могу не так понять. И мне очень не хотелось бы, чтобы Люба, эта твоя коллега по профессии, тоже нас не поняла. Потому что мне лично лишний шанс получить дырку во лбу или в затылке совершенно не нужен. Если ты, то есть Таня, до сих пор не можешь мне Толяна простить, которого я завалил только потому, что вы меня в угол загнали, то ты, не знаю уж по какой причине, пошмаляла Джека с Котом и еще человек восемь из тех, кто тебя пальцем не тронул.