Шестеро смелых и фокус—покус
Шрифт:
— Зачем? — удивились все: его версия показалась абсурдной.
— Она с ума сходит из — за пропажи сына. Муж упрямится, однако его доводы ее не убеждают. Вот она и решила обострить ситуацию. Письмо с требованием выкупа — это уже как бы факт похищения, а значит, Кирилл Петрович наконец начнет розыск.
— Очень умно, — рассердился Клим. — А розыск теперь если начнут, то с меня.
— Это, разумеется, плохо, — согласилась Марфа. — А вот насчет глупости не согласна. Если автор письма и впрямь Людмила Сергеевна, то с ее стороны
— Одного она не учла, — вздохнула Диана. — Муж у нее чересчур упрямый.
— И другого я в таком случае не понимаю, — тряхнула золотистыми кудрями Елизавета. — Где же тогда все — таки Максим?
— Скорее всего, конечно, автор письма не она, — сказал Илья. — Просто я это к тому, что если мы хотим добиться успеха в поисках, то не должны сбрасывать со счетов ни одну из версий. Основных подозреваемых у нас остается двое: тетка с газетами и одноклассник. Ты, Ахлябин, его фамилию установил?
— А то! Никита Зиберов.
— Знаешь его? — задал новый вопрос Илья.
— Ну да. По тому же самому проклятому дню рождения.
— Тогда план такой, — деловито бросил Илья. — На большой перемене я при поддержке Клима проведу допрос с пристрастием господина Зиберова.
— Почему только вы с Климом? — Марфа немедленно встала на защиту Лизиных, Дианиных и своих прав.
— Потому что, Соколова, у нас состоится мужской разговор в мужском туалете.
— Не перестарайся только со своим пристрастием, — нахмурилась Марфа.
— Я проконтролирую, — заверил Клим.
— Да — а, да — а… — недоверчиво протянула Марфа.
— Может, мы лучше все вместе поговорим? — предложила Диана. — Понимаете, тогда беседа будет вроде как при свидетелях. Чтобы у вас, мальчишки, потом неприятностей не было. А то вдруг у вас что — нибудь произойдет и этот Зиберов потом пожалуется.
— Запросто, — подхватила Лиза. — Двинет ему Илья по шее, он об стенку стукнется, заработает сотрясение мозга…
— За кого вы меня принимаете? — обиделся Бородин. — Со Смирновым своим перепутали? Так вот напоминаю: я не дурак и не садист. И вообще, речь идет не о физическом, а о моральном прессинге.
Утром, когда Марфа отправилась в школу, а взрослые ушли на работу, Данила вытащил распечатку ахлябинского послания, спрятанную от посторонних взоров в ящик стола, и принялся тщательно его изучать.
Не слишком ровно наклеенные строки гласили: «это ПОХИЩЕНИЕ! вернем сына за 250 00 евро. Связываться с милицией опасно для жизни сына. Сидеть тихо! Ждать команды, где прятать деньги, сообщение поступит дополнительно».
Вот и всё. Данила несколько раз перечитал текст. Похоже, его составляли в большой спешке. Вырезали первые попавшиеся слова, которые более или менее годились по смыслу. Некоторые фразы даже начинались с маленьких букв, то есть слова вырезались из середины предложений.
Грамматикой авторы письма озабочены явно не
Чем дольше Данила смотрел на листок, тем отчетливее ощущал: его что — то мучает. Эти слова ему были знакомы. Речь шла, естественно, не об их смысле, вполне обычном и распространенном. Но, например, слово «ПОХИЩЕНИЕ», набранное точно такими же заглавными буквами, он уже где — то видел.
Плюх! На колени мальчику тяжело вспрыгнул Черчилль.
— О, сэр, — приветствовал его Данила. — Вы вернулись? Ну и где, интересно, бродили целое утро? Марфа, между прочим, вас искала.
«Мяк», — с достоинством ответил кот: мол, имею право на личную жизнь.
— Охота — то хоть удачной была? — спросил Данила.
Кот отвел взгляд и принялся тщательно обнюхивать листок с текстом послания от похитителей. Видимо, утренняя экспедиция на улицу сложилась не слишком удачно. Перестав нюхать листок, Черчилль потерся об него щекой. Затем, издав вопросительное «мяу», заглянул в глаза мальчику.
— Ясно. Твое естество требует пищи, — усмехнулся тот. — Эх, везет же некоторым. Вот сейчас поешь и на боковую. А я ломай голову над этим, — потыкал Данила пальцем в распечатку письма. — Ладно, поехали на кухню.
Мотор у Данилиной коляски тихо зажужжал. Черчилль так и не слез с коленей мальчика, предпочитая доехать до миски с комфортом.
— Слезай, сибарит!
Кот спрыгнул с его коленей на табуретку. Данила залез в шкафчик и, найдя любимый корм кота, насыпал ему щедрую порцию, а в поилку налил свежей воды.
— Милорд, кушать подано!
К немалому его удивлению, кот, вместо того чтобы поспешить к трапезе, по — прежнему неподвижно, как изваяние, восседал на табуретке, пристально взирая на Данилу огромными оранжевыми глазами.
Данила задумался: то ли кот рассчитывал на что — то более вкусное, чем его обычный корм, то ли охота сложилась удачно и он пока сыт? Ну, была бы честь предложена. Проголодается — поест. Данила собрался уже развернуть коляску, чтобы уехать в комнату, но кот призывно мяукнул и затоптался на месте, выгнув спину дугой. Создавалось впечатление, что он не хочет отпускать Данилу из кухни. Больше того: старается привлечь к чему — то его внимание.
Мальчик внимательно оглядел кухню. Вроде все как обычно и в полном порядке. Плита и кран выключены. На столе чисто. Посуда вымыта. На плите ничего не стоит. Все, что портится, убрано в холодильник. Черчилль, конечно, кот не совсем обычный, но вряд ли, однако, его интересуют подобные мелочи.
Кот тем не менее продолжал топтаться на месте и явно уже сердился на непонятливость Данилы: хвост распушил, уши прижал к голове и топочет, топочет по табуретке. Вернее… Мальчик только сейчас заметил: на табуретке лежит номер их районной газеты «Вестник Серебряных Прудов».