Шестеро в доме, не считая собаки
Шрифт:
Такие разные, такие одинаково беленькие, такие мои. Я смертельно боюсь, что не получится то, чего я хочу, что не смогу, не сумею, не сделаю. И не смею бояться: педагогика — работа бесстрашных, трусам нельзя иметь детей. Пройдет много лет, мои взрослые, даже почти старые дети соберутся за нашим историческим столом — что вспомнят они о своем детстве, а значит, и о моей жизни, когда меня не будет? Ах, как бы услышать! Сегодня, сейчас отдаю им себя на завтрашний суд и не могу не верить в их милосердие.
Режим дня
Ну а теперь я хочу рассказать, как вся эта семерка принципов работает на практике, как мы с ребятами прожили один обычный будний день — понедельник.
День начинается с вставания, а о вставании «как люди» договариваемся с вечера. Пока я готовлю завтрак, раза три-четыре пройду из кухни в комнаты: «Вставайте!» Ну конечно, Ваня уже в ванной, но не умывается, а сидит на краю ее, подставив руки под струю воды. Саня уже закончил делать гимнастику и постель убрал, а ванна занята. Сегодня блины «с дырками», Настя съест штуки четыре с удовольствием, а «без дырок» она не любит. «Скорей, надо торопиться» — это уже одетый и умытый Ваня доедает третий блин. Портфели собраны с вечера, одеваются (Настя доглаживает галстук: «Меня-то подождите!»). Я провожаю у двери: «Счастливо, ребята, приходите скорее!» Теперь поднимаю младших, потому что Мане, хотя и во вторую смену, но до школы надо успеть на музыку. Ну а Аська встает за компанию. «Репка, репка, где ты спишь?» — спрашиваю ее, почти как в стихотворении, только там «рыбка, рыбка, где ты спишь?», а у нас репка, потому что я ее сейчас вытяну; теплую, кругленькую. Манина очередь мыть посуду, но вдруг: «Ма-ама, но я еще математику не доделала!» И правда: вчера у нее был концерт в музыкальной школе, пришла поздно, замерзшая, и мы, вопреки обыкновению, не все уроки сделали. «Ну что ж, садись, а я пойду мыть посуду и буду приходить время от времени помогать». — «Ладно, мама, я выручу Маню» — это мне такой неожиданный подарок Аська делает, только и успеваю сказать: «Спасибо, детка», а она уже с грохотом тащит табуретку к раковине — без табуретки не достать до крана.
Итак, математика. Манька пишет и приговаривает время от времени вслух: «А теперь разделить. А тут умножить». Я стараюсь не упустить момент, когда она скажет неправильно: «Постой, постой, не пиши. Почему умножить?» — «А, значит, прибавить». Краем уха слушаю: стукаются друг о друга тарелки, льется вода. Краем глаза смотрю на часы: успеет, еще только через 15 минут выходить. Поставила последнюю точку и начала не торопясь собирать портфель, а я пошла поддержать морально Аську, она еще маленькая, ей попросту скучно мыть посуду долго, да и поставить сушиться она не может — сушка высоко. Пока ставлю тарелки, пою: «Маня, Маняша, скорее надевай форму! Где флейта? Где но-оты?» Главное — петь погромче, чтоб было слышно в комнате. Если учесть, что в детстве мне медведь наступил на ухо и вот уже вторую неделю, как я охрипла, то эффект потрясающий. Часто думаю, что мне повезло с соседями: с одной стороны квартира очень тихой старушки, а с другой — такая же семья, как моя: пятеро малышей, старший в 3-м классе, как моя Манька.
Так что наш шум как-то не очень мешает им. Отправляюсь с наконец-то собравшейся Марусей вниз: проводить, а заодно забрать газеты. И вот теперь мои законные 20 минут, а то и полчаса. Аська почти все вымыла, пошла менять птичкам воду, а я пью кофе и просматриваю газеты. Я люблю кофе и не люблю сладкое, люблю стихи и терпеть не могу математику, люблю животных и не переношу мыть посуду, люблю лето, и когда все дети дома, и свою работу, и еще печь пироги, зато не люблю стирать. По-видимому (во всяком случае, так считает моя мама), у каждого человека есть определенная норма на жизнь: столько-то постирать, столько-то вымести сора и т. д. Так вот моя жизненная норма по стирке, кажется, уже выполнена: десять лет я стирала ежедневно, невзирая на дождь и вёдро, праздники и непраздники. А теперь дети подросли, а я обленилась, мышей не ловлю и все больше постирушки устраиваю, а на настоящую стирку поднимаюсь еле-еле, как Илья Муромец с печки. Сегодня день легкий: мне вчера повезло, я все купила в кулинарии и суп еще вчера сварила. Так что сижу и проверяю контрольные с пятого курса, попутно прислушиваюсь: не слишком ли тихо? Тишина — зловещая! — признак большой шкоды, но сейчас слышно, как Аська пытается читать, не пойму только что. А-а! «Ой-ган» — это, наверное, орган, она «Комсомолку» взяла и читает с самого начала. Звонок — это Саня. Суп на плиту, контрольные побоку, тарелки на стол все сразу, а попутно он мне излагает события дня: про лабораторную по химии и про то, что ему поручили подготовить голубой огонек, а он не знает, как взяться. Вкратце делюсь с ним воспоминаниями, как говорится, из опыта работы: последний звонок в том году, в позатом году, посвящение в студенты и т. п. «Поешь — поможешь мне, ладно?» — «Ладно» — уже с набитым ртом. Аська залезает на стул, а у него проваливается сидение — давно надо купить новые, эти уже невозможно чинить, да все не соберусь. Сажаю Саню диктовать мне оценки за контрольные, он время от времени удивляется: «Ого, сколько написано!» — «Санюша, я пошла. Ваню с Настей чем кормить, ты знаешь. Придут за бельем из прачечной, деньги и квитанция на столе. Очередь мыть посуду твоя, а потом Настина. У тебя сегодня кружок или клуб?» — «Ничего. Я буду модель клеить, нам мало задано». Я еще раза три позвоню с работы: «Шкода? Скандал?» Но сегодня ни того ни другого: Ваня поел, сделал уроки и со словами: «лечу, улетаю» — побежал в музыкальную школу, у него сегодня флейта. Белье забрали, как сообщила Аська, «без всяких разговоров». Настя пришла, по докладу Сани, в хорошем настроении, помыла посуду, уроки сделала и пошла в кружок. Она делает мне к Новому году такой батик — рисунок на ткани — дракона, только я этого не знаю, хотя, наверное, она не удержится, я сама не очень-то умею таить, если что хорошее у меня есть.
Пришла Маня с подружкой Машей. Саня поставил варить молочную вермишель. Пришел Ваня. Пришла Настя. Ушла Маша. Пришла я. Доедают мороженое, оставшееся со вчерашнего Саниного дня рождения — исполнилось ему 14, на флейте и фортепиано еще не играли, Настя рассказывает про кружок (про дракона ни-ни, хотя я вижу, что хочется рассказать), показывает какой-то необыкновенный пластилин, но надпись там по-немецки. Обещаю попросить бабушку перевести, когда поеду к ней. Саня — про полет «Союза ТМ-4» и про огонек. Настя загорается: «Я тоже тебе помогу». Аська уже залезла в постель, и конечно, в мою. Маня делает работу над ошибками по русскому, Настя проверяет, и удивительно! — они не ссорятся. Маня идет стирать свои колготки. Ванька играет на флейте, портфель собрал, постель еще не постелил. «Ваня, твоя очередь мыть посуду!» — «Не буду, я еще не доиграл». — «Ну что ж, — вздыхаю, — значит, моя очередь». И получаю второй подарок за сегодняшний день. Саня говорит: «Давай я вымою, раз Ваньку не допросишься». Ваня: «Спасибо, Сань, а завтра я за тебя помою, а то я устал и нога болит». — «Что с ногой?» — это для меня неприятная новость. «А-а, перетренировался», ну, будем надеяться, обойдется. Ване к среде нужен материал про Рокотова (задали реферат по изо — это в пятом-то классе!), Мане — завтра 1 руб. 80 коп. на подарки к Новому году, Насте — деньги на подстричься до четверга, Аське — только поцелуй, но зато срочно. Маня доигрывает на фортепиано, Настя легла и читает «Педагогическую поэму», Аська спит, Ваня тоже, Саня укладывается. «Спокойной ночи. Вставайте завтра, как люди!» Слышно ли другим эту музыку: беззвучно дышат мои дети, кошка свернулась клубком, молча падает за окном снег. Чуть пискнул в своем гнезде Мистер Рочестер, устраиваясь поудобнее рядом со своей бесхвостой женой, у него тоже день прошел вполне нормально. Мышка, т. е. кошка, ни разу не залезла на шкаф с намерением, если не съесть его, то хоть попробовать. Спит математика, и чистая посуда, и одинокая варежка посреди комнаты, и плохо отжатые колготки на веревке, и все еще тайный дракон. «Ах, как вам трудно! — сочувствуют мне. — И зачем вам столько детей?» — «А чтоб посуду не мыть, товарищи! Очень я этого не люблю».
Учимся друг у друга
Каждый следующий ребенок приносит в семью гораздо меньше трудностей и больше радости, чем предыдущий. Когда Саня, мой первенец, был маленький, мне часто казалось, что двое детей — это немыслимо, и когда родилась Настя, стало вдвое труднее. Зато третий как будто ничего и не изменил, никаких забот не прибавил, а уж пятая, Аська, принесла в нашу уже общую жизнь одну радость. Я учила детей ходить и есть ложкой, не вертеть ручки у газовой плиты и мыть посуду, а они меня — не ныть и не паниковать, когда происходит что-то экстренное, и делать по крайней мере 4 дела сразу, и ответственности, и умению реагировать на сущность, а не на форму. Вчера звоню домой: «Настя, ставь варить вермишель!» Она: «Ой, да отстань, мы все без тебя знаем, что есть — из того и сделаем. Занимайся своим делом». Ну, можно полезть в бутылку: «Как ты разговариваешь с матерью!» А можно — я так и делаю — улыбнуться: выросли мои ребята. Ведь они и вправду все сами сделают, они уже частично сняли с меня эту заботу: что готовить, как готовить — это уже «не мое дело».
Маня приходит из школы с подружкой Машей, я с ними здороваюсь и спрашиваю у Маняшки: «Что ты получила?» Она отвечает, я хвалю, а Маша мне и говорит: «А я пятерку по чтению». Это мне урок вовсе от чужого ребенка: подруга дочери не приложение к ней, а сама по себе человек. Теперь я всегда спрашиваю: «Как ваши дела?» Надеюсь, что это поможет мне, когда дети вырастут, женятся, замуж выйдут. Их будущие мужья и жены (сейчас об этом странно и думать) — может быть, наши отношения с ними зависят, хоть и немножко, от того, что мне объяснила девчонка — третьеклассница по прозвищу Батончик.
То, чему я их научила, возвращается ко мне, они помогают мне не только мытьем посуды, а поддерживают меня. Недавно я забыла дома кошелек, а в магазине хватилась — нет денег. И я решила, что потеряла всю зарплату. Мне стало дурно. Пришла домой с пустой сумкой, белая, села в пальто на стул, не могу слова сказать. Дети бросились ко мне: «Что с тобой?» Говорю — деньги потеряла. А они: «Да вот кошелек!» А старший сын принес воды и говорит осуждающе: «Ну разве можно так волноваться из-за денег?» Это я так учила, нет денег — экая беда, выкрутимся. Он бы так же сказал, если б я и вправду все потеряла. Вот он и опора мне, мой мальчик.
Что бы я изменила? Себя вряд ли удастся, а дети не дают мне зазнаться. Мы летом ездили все вместе на юг. А потом сын и говорит мне: «Мама, тебе за наш отдых надо поставить памятник!» Я и расцвела, уши развесила. А он продолжает: «С рулоном туалетной бумаги в руках и надписью на пьедестале: „Дети, кто хочет в туалет?“» Точно, моя коронная фраза, чаще всего звучавшая над берегами Кавказа.
Может быть, неприлично в этом признаваться, но мне мои дети очень нравятся, я имею в виду — нравятся как люди. Они разные, но у них есть те качества, которые я в людях вообще очень уважаю. И я не могу представить, как это — они были бы другие? Вот Саня на днях прочитал «Фауста» и честно признался: «Было тяжело». Вдруг бы у Сани не хватило самолюбия дочитать, раз взялся? Или вдруг бы он покривил душой: «Ах, „Фауст“!» Ну, это уже не Саня был бы, кто-то другой.
Бывают ли уцененные собаки?
Мне нравится говорить о том, что мне нравится: какие разные мои дети, все пятеро, как мы с ними живем, работаем, ссоримся и миримся, о наших семейных и единоличных тайнах.
В послеотпускную трудную минуту жизни шарю в шкафу — не завалялась ли где мелочь. И вдруг нахожу в пустой сахарнице трешку с копейками: «Чье?» И хоровой ответ: «Это Настя на собаку копит. Она хочет водолаза». — «Ну, Настюш, я их пока экспроприирую, а потом добавлю, ладно?» И дочка соглашается: «Давай я молока и муки куплю и сделаю блины».