Шестиклассники
Шрифт:
Растерянный Возжов признался:
— Я дежурный.
— Это что — автопортрет? — Учитель с серьёзным видом показал на рожу.
Конечно, Кнопку подняли на смех.
А во второй раз ребята посмеялись над Валерием Петренко. Петренко захотел, чтобы его спросили.
— У меня отметка случайная.
— Ну, выходи, — кивнул учитель.
Однако, попыхтев над примером, Петренко запутался. Тогда, горбясь над столом, полуобернувшись в сторону доски, Павел Степанович вкрадчиво спросил:
— У тебя какая отметка-то случайная?
— Двойка…
—
Опять раздался дружный смех, но Павел Степанович утихомирил всех и напомнил, что шутки шутками, а конец четверти не за горами и не одному Петренко, а многим следует всерьёз задуматься над отметками по алгебре.
К Лёне это тоже относилось, но сейчас он встретил слова учителя равнодушно: гораздо ближе, чем конец четверти, был конец урока, а значит и совет отряда.
«Может, сбежать?» — появилась мысль, но Лёня сейчас же отбросил её.
Пусть будет что будет!
Даже не выйдя по звонку из класса, Лёня молча наблюдал, как активисты готовятся к совету отряда. Пошептался о чём-то с пришедшим вожатым Гена Кузеванов. Сбегала куда-то Маша Гусева и вернулась вместе с Таисией Николаевной. Тщательно вытирал доску Возжов, завершая этим своё дежурство.
Когда оставшиеся звеньевые и члены редколлегии расселись по местам, а Таисия Николаевна с Володей заняли последнюю парту, Гена Кузеванов встал у преподавательского столика и начал говорить о том, что сказал и Павел Степанович на алгебре: близко конец четверти, а некоторые ребята не задумываются над своим поведением. Вот и Галкин.
Перейдя на Галкина, Кузеванов больше ни о ком уже не упоминал, а разобрал его поведение по косточкам: и двойки-то он получает, и за всё берется, а ничего не делает — чертёж не принёс, уроки вчера пропустил, а на замечания отвечает грубостью, и вообще третье звено с ним замучилось, не знает, куда деваться…
Выходило, что из-за Галкина чуть не вся работа в отряде и в классе страдает.
Пока Кузеванов один говорил так, очень резко, откровенно, нисколько не стесняясь и глядя прямо в упор на Лёню, Лёня ещё изредка пофыркивал, правда, тихонечко, но всё же с независимой усмешкой: очень здорово получается у председателя, прямо как у прокурора.
Но когда вслед за Кузевановым выступила и Маша Гусева, а потом ещё и Комарова, и Зайцев, и все они сурово спрашивали у Лёни: «В чем дело, Галкин?», — Лёня уже и тихонечко не фыркал, а сидел насупившись. Вспомнились слова Таисии Николаевны о том, что не всё у него хорошо в школе, с ребятами. Вот ребята и возмутились, требуют от него решительного ответа.
А что он может сказать? Уже сто раз обещал… Нет, больше он не хочет давать пустых обещаний!
— Говори же, Галкин, — взывал Кузеванов. — Почему молчишь?
— Да нечего у него спрашивать! — вдруг выкрикнул Шереметьев. — Все равно он не изменится. Вон Гроховский знает…
— Это как тебя понять? — нахмурился Кузеванов. — Неисправимый он, что ли?
— Глупости! — запротестовал Зайцев.
— Конечно, глупости! — загудели ребята.
— А вы спросите у Гроховского, спросите, — не отставал Шереметьев.
— Тише, — сказал Кузеванов и повернулся к Гроховскому. — Ну, что ты там знаешь, говори!
Лёня тоже обернулся к Стасу, чуть не съедая его глазами. Вот он, примерный ученик! Добился своего — учится как надо и чертёж вместо Галкина докончил… А сейчас встанет перед всеми и так же, как Димка, с насмешкой скажет, что Галкин неисправимый!
Ну, и пусть! Лёня уткнулся в свою парту.
А Стас действительно встал.
— Что ещё говорить, — начал он медленно. — По-моему, давно ясно… У Галкина настойчивости мало. Семь пятниц на неделе у него. Вот и портит себе. А будет у него настойчивость, и всё исправит…
— Ты не так мне говорил! — выкрикнул Шереметьев. — Ты говорил: с ним совсем нельзя ни о чём по-серьёзному!
— Мало ли что было! — заспорил Стас. — Может, и с тобой нельзя!
— Речь не обо мне!
— Да тише вы! — опять призвал к порядку Кузеванов, рассердившись. — Тут не базар!
— А я кончил. — Стас сел на место.
— Кто ещё хочет? — спросил Кузеванов.
Все молчали:
— Больше никто?
— Подожди, Гена, — поднялся вожатый. — Мне кажется, Гроховский затронул интересный вопрос. Ведь чтобы Галкину помочь, надо всё выяснить. Что же такое, по-вашему, настойчивость?
— Да, да, это очень существенно, — присоединилась к вожатому Таисия Николаевна.
— Настойчивость — это когда очень хочется чего-нибудь, — сразу отозвался Эдик Зайцев.
— Не просто хочется, а добиваешься! — поправила Аня Смирнова.
— Настойчивость от силы воли зависит, — заявил Кузеванов.
Точек зрения выявилось множество.
И только один Лёня не принимал участия в разговоре. Но он внимательно слушал, не пропуская ни слова, и, хотя никто уже не упоминал его фамилии, понимал, что всё равно ребята говорят о нем: и серьезно сосредоточенный Кузеванов, и спокойная, вдумчивая Смирнова, и грубоватый Кнопка — Возжов, даже Стас Гроховский — все они думают о нём и спорят, желая, чтоб он, Лёня Галкин, поскорее исправился.
И он почувствовал себя среди них так же, как однажды в начале года, в лесу, когда сидели на берегу реки у пылающего костра перед газетой-скатертью с общим запасом продуктов. И хотя тогда была просто прогулка — радостная и увлекательная, а сейчас его разбирали на совете отряда, всё равно вокруг находились какие-то особенно хорошие, свои, близкие, дружные ребята!