Шестирукий резидент
Шрифт:
А потом Щученко заорал благим матом. В буквальном смысле - такую витиеватую матерщину я в жизни слышал только раз, от нашего боцмана Кирюхина. Тот был мастер по этой части…
– Что за дела, товарищ полковник?
– осведомился я, поднимаясь по лестнице.
– Случилось что, или просто глотку разминаете?
– Товарищ Бритва?!!
– озверело уставился на меня Щученко.
– Товарищ Бритва, немедленно, значить, объясните мне, шо здесь творится, и куда вы меня затащили!!! Шо это за мерзостное место, лишенное всех благ человечества в виде коммунизма?!!
– А?
– Нет, вы только гляньте, вы гляньте, шо
– возопил полковник, тыча пальцем-сарделькой в экран.
– Шо це за хмырь, а?!
– Полковник, а вот на президента наезжать не надо!
– возмутился я.
– Еще раз так скажете, я вам уши отрежу и заставлю сожрать, ясно?
– Я тебя спрашиваю, шо здесь творится!
– возмущенно заорал в ответ Щученко.
– Це хто?! А це хто?! А це шо такое?! Шо це за капиталистический разврать и беспорядок?! Куда девался товарищ Саулов?! Почему на телевидении одни [цензура]?!
– Ну не только… - не согласился я.
Полковник в ответ нажал кнопку пульта. На экране появился Боря Моисеев.
– Подумаешь, всего один…
Полковник переключил на другой канал. Там выступал Сережа Пенкин.
– Ну два…
На MTV пел Илюша Лагутенко.
– А он вообще натурал, просто голос такой… нестандартный…
На Муз-ТВ разорялся Андрюша Данилко.
– Шо ж деется?!
– возопил полковник, печально глядя на этого украинского хлопца с воздушными шариками за пазухой.
– Я ж в эту Верочку прямо влюбился… а она вовсе даже не она, а, значить, он!!! [цензура] поганый!!!
– Какое разочарование… - посочувствовал я.
Да уж, будь Верка Сердючка женщиной, она бы составила Щученко идеальную пару…
– А це шо?!
– переключал дальше полковник.
Трансляция из Думы взбесила его не на шутку. Американские мультики про каких-то мышей вызвали хриплые стоны. Реклама привела к испачканному экрану - полковник начал в него плеваться. А потом мы попали на выступление Радзинского… и это стало финалом. Известный историк рассказывал о Иосифе Виссарионовиче. Щученко слушал несколько минут, побагровев так, что стал копией Синьора Помидора, а потом швырнул в телевизор бюст Лаврентия Павловича. Кинескоп раскололся, заискрился, задымился, а потом затих. Лицо Радзинского сменилось лицом Берии.
Полковника эти дорогие сердцу черты слегка успокоили.
– Разврат! Капитализм! Поругание святых, значить, имен!
– возмущался бравый особист.
– Усех расстрелять немедленно! Эх, а ведь правы были, значить, народные дурманщики попы - есть ад на свете! Воть он, прямо здеся!
– Нет, батенька, настоящего Ада вы пока еще не видели… - хмыкнул я.
Я-то сам уже был в Аду - именно так, с большой буквы. Потому что в данном случае это не просто собирательное понятие, а название измерения, имя собственное. Точно так же есть просто рай, а есть Рай. А еще есть земля, а есть Земля. Ну, в общем, это понятно…
Щученко минут десять что-то решительно черкал в блокноте, разбрызгивая во все стороны чернила, смешанные с собственным потом. А потом протянул его мне, сопроводив ультимативным кивком.
Это оказался список. Список недостатков, замеченных им на нашем российском телевидении. И предложения, как эти недостатки лучше устранить. Весьма радикальные предложения.
К примеру, всех представителей секс-меньшинств и тех, кто имеет несчастье быть на них похожим, предполагалось расстрелять или отправить в тайгу валить деревья. На их собственное усмотрение. «Тату» - санитарками в лагерную санчасть. Всех «подражателей буржуазному Западу» - опять-таки на лесозаготовки. В частности, подавляющую часть поп-, рок- и рэп-певцов. Список возглавляли Децл и Кипелов. И если первый мне по большему счету безразличен, то за второго я любому пасть разорву.
Несладко пришлось эстрадникам, которые просто не угодили высоким эстетическим требованиям полковника Щученко. К примеру Шнур был обвинен в страшном преступлении - бездарности. Хотя тут он, в принципе, прав. Орать одну и ту же строчку, даже не попадая в такт - еще не означает петь. Помню, как я слушал бесконечное и крайне немузыкальное «Зуу-у-уб залато-о-ой!», и до самого конца надеялся, что он все-таки перепрыгнет через эти два слова… Так и не перепрыгнул. Но ведь кто-то слушает, и кому-то даже нравится. Значит, это кому-то нужно. Знать бы, правда, кому… Мне, например, при звуках его песен хочется исполосовать кого-нибудь когтями до полусмерти.
И лучше всего - его.
«Виагре», «Блестящим», «Фабрике», «Сливкам» и прочим приятно выглядящим женским коллективам повезло больше. Их полковник предложил отстранить от эстрады, но строго не наказывать. Отдать на перевоспитание ответственным товарищам - в секретарши. Пусть к труду приучаются. Беленькую из «Виагры» он даже присмотрел лично для себя…
Ведущих разных передач Щученко тоже не пощадил. Правда, были и исключения. Дроздову, например, он очень обрадовался - его родной мир, опережающий наш на десять лет, пару месяцев назад проводил великого натуралиста в последний путь… Вся страна во главе с генсеком Сауловым на сутки погрузилась в траур. Щученко даже предложил переправить нашего Дроздова к ним, а то советским гражданам его очень не хватает.
Но так тепло он отозвался далеко не обо всех. Галкина, например, потребовал немедленно прибить чем-нибудь тяжелым, чтоб не соблазнял трудящихся своим проклятым миллионерством. Всех диджеев MTV - в прорубь. Радзинского - к ним в КГБ. И бить тяжелыми берцами, пока не запомнит, гадина, что про Сталина с Берией всякие пакости рассказывать нельзя! А потом, конечно, расстрелять.
А уж как досталось политикам! Это просто кошмар. Щученко не пожалел никого… ну, почти. Один человек на нашем политическом Олимпе ему все-таки понравился - товарищ Шандыбин. Вызвал горячую симпатию. А вот Зюганов - только презрение и обвинение в оппортунизме и полумерщине. Что означает это последнее, я так и не понял. Хорошо хоть Путина после моих угроз трогать не посмел - даже неохотно признал, что данный товарищ, в принципе, может возглавить какое-нибудь ведомство. При этом опасливо посматривал на мои когти.
– Замечательный пакет предложений, - поздравил его я, отдавая обратно блокнот.
– При случае обязательно передайте по назначению.
– Это, значить, куда?
– заинтересовался Щученко.
– А вот как выйдете из кладбищенских ворот, так повернете налево, и там увидите такую железную коробку. Туда и суйте.
– Почтовый ящик?
– Нет, урна.
Я весело заржал, глядя на нахмуренные брови полковника. Тот начал медленно сжимать кулаки, ужасно недовольный, что его ценными указаниями так нагло пренебрегают. И даже советуют поступить с ними таким преступным образом!