Шестое чувство
Шрифт:
Глава 7
Я вернулась в офис утром. В голове плыл легкий туман, руки и ноги работали словно независимо от меня, как хорошо смазанный механизм – это я чувствую всякий раз, когда провожу бессонную ночь. А в эту ночь я так и не заснула: рассматривала семейные альбомы Белосельцевых, из соседней комнаты доносился храп Сергея Георгиевича, съевшего лошадиную дозу снотворного, а рядом со мной привидением сидела Нина Алексеевна и тревожно смотрела, как мелькали в моих пальцах фотографии и страницы очередного семейного
Наутро в офисе я застала не только босса и шарпея Счастливчика, совершенно не замечающих существования друг друга, а еще и третьего, которого я не знала.
Третий был высоким худощавым мужчиной лет тридцати с хвостиком, с узким загорелым лицом и очень приметным носом. Голубые глаза выглядели неожиданно светлыми и яркими в сочетании со смуглой кожей и темными, аккуратно причесанными (в отличие от Родиона и от Сергея Георгиевича Белосельцева) волосами. Волосы были не только причесаны, но и закреплены гелем с эффектом «мокрые волосы». Мужчина потрясал в воздухе указательным пальцем. В тот момент, когда я вошла, он говорил высоким, чуть хрипловатым баритоном, в котором проскальзывали откровенно саркастические нотки:
– Честно говоря, я не вижу, вокруг чего тут стоило бы городить огород. Дело не стоит и выеденного яйца, если посмотреть на него в ракурсе пропажи этого вашего… Романа Белосельцева. Таких пропаж фиксируется по Москве… огромное количество, видишь ли.
Родион морщился, но слушал. Он откровенно обрадовался, когда появилась я – сначала на экране видеофона, а потом и непосредственно в кабинете. При моем появлении проклятый пес Счастливчик пулей выскочил из кабинета. Пес меня не любит. Я отвечаю ему тем же.
Длинный носатый мужчина, рассуждающий о ракурсах и огородах, повернулся ко мне и медленно обозначил на узком лице улыбку. Поочередно, один за другим, открывались зубы, выглядевшие гротескно – золотая коронка, зуб, золотая коронка, зуб. Как частокол, в котором перемежались белые и желтые колья.
– Мария, познакомься, – сказал Родион, с усилием вставая из-за своего стола, а через секунду (зачем вообще поднимался?) падая обратно. – Это мой хороший знакомый, он работает в прокуратуре нашего округа.
– Альберт Эдуардович Сванидзе, – представился тот и поднес руку к голове, словно снимая несуществующую шляпу и отвешивая мне чинный поклон. – Для знакомых просто Берт.
– Он ведет дело о смерти Горового. Прокуратура все-таки завела уголовное дело.
– Если бы это был обычный старик-пенсионер, то ничего не завели бы, – сказал Сванидзе. – А Горовой…
– Чем же необычен Горовой? – едва сдерживая улыбку, проговорила я. Сванидзе был определенно забавен. Люди его склада обычно оказываются или несносными занудами, или, наоборот, – чрезвычайно интересными в общении.
– Чем необычен Горовой? – важно переспросил Сванидзе. – Я поясню свою мысль. Но попозже, – добавил он, пригладив волосы. – Видите
– Берт, ты пояснишь ей свою мысль сейчас, – неторопливо перебил его Родион. В его негромком голосе прозвучала ирония, но не натужно-показательная, как у Сванидзе, а скрытая, тонкая.
– Хорошо, – важно согласился тот. – Некоторым образом… приступим.
Родион Потапович тяжело вздохнул и, постучав карандашиком по поверхности своего стола, сказал:
– Альберт Эдуардыч, сообщи-ка Марии некоторые особенности, обнаружившиеся в ходе следствия.
– Сейчас поясню, – откликнулся он. – Владлен Моисеевич Горовой, человек необычный, как я уже сказал, мог быть убит. Прокурор хочет закрывать дело, но этого не произойдет, пока я им занимаюсь. Со мной в прокуратуре считаются. Так вот, я полагаю, что убийство Горового могло быть заказным. Не потому, что покойный был важной персоной, нет, как раз в последнее время он отошел от дел…
Родион Потапович поморщился:
– Берт, ты, если уж на то пошло, и не знаешь, чем занимался Горовой. Даже несмотря на ваши отношения. Так что не надо строить гипотез, дорогой. Ты, как всегда, в своем потоке слов забыл о самом главном. Все дело в том, что наш гость, господин Сванидзе, – повернулся ко мне босс, – не кто иной, как двоюродный племянник покойного Горового, и квартира отходит как раз вот Альберту Эдуардовичу. Так что он, как работник прокуратуры и одновременно как родственник покойного, считает делом чести выяснить обстоятельства смерти Владлена Моисеевича. Уф… ну, кажется, все за тебя сказал. Теперь продолжай ты, Берт.
Господин Сванидзе сказал:
– У меня есть все основания предполагать, что моего родственника убили. Нет, конечно, он не самый близкий мой родственник, двоюродный брат моей матери, но тем не менее… («Тем не менее ты наследник, так что можно и прочесать местность на факт обнаружения новых претендентов на квартиру», – насмешливо подумала я.) Горовой был своеобразным человеком, – рассусоливал Сванидзе, закатив глаза в потолок. – Человек, у которого за плечами много лет работы в закрытых лабораториях, не может не иметь врагов. И я не желаю быть пешкой в чьей-то грязной игре, тем более что…
Приводить полностью рассуждения Берта Сванидзе бессмысленно. Не знаю, за что его взяли на следовательскую работу, на ответственную, на мой взгляд, должность. Точно так же я не понимала, зачем Родион пригласил его в наш офис. Доводы его не отличались логичностью, а за те два часа, в продолжение которых он пудрил нам мозги, он успел выдвинуть несколько гипотез относительно смерти Горового, одна другой нелепее, и относительно каждой расписал все возможные варианты действий за пунктами «а», «б» и так далее. Кончилось тем, что я не могла слышать без содрогания его фразу: «Сейчас я поясню свою мысль». За ней стояла бездна бессмысленной болтовни. При этом он курил сигары (Родиона), пил кофе (который приготавливала я) и раскачивался взад-вперед на стуле.