Шестое чувство
Шрифт:
После этой гневной тирады недоделанное существо трусливо попятилось к приоткрытой двери подъезда, так как обруганный ни за что ни про что ньюфаундленд был уже в метре от него. В следующий момент он быстро достал что-то серое из-за спины, кинул в собаку, затем, хохоча, ворвался в подъезд, с грохотом захлопнув за собой железную дверь.
Пес не знал, в чем он провинился и за что ему это сделали. Он некоторое время еще стоял на ногах, потом как-то обмяк всем телом, попытался залаять, но вместо этого жалобно заскулил от боли.
Хромоногого урода, доблестно швырявшегося камнями в собак, звали Евгением Наседкиным. Но все его соседи,
Никто рассказам о ранениях особо не верил, но и опровергнуть не могли, поскольку единственный человек, который знал, что Наседкин уродом родился, жил не в Москве вовсе, а в селе Новые Бурасы, что в Саратовской области.
Во-вторых, люди с физическими недостатками даже в наше жестокое время обычно вызывают сочувствие. Но только не бравый Наседкин. Он вызывал такую устойчивую неприязнь своим хамством, что каждый почитал бы своим долгом пнуть наглеца хорошенько, если бы… Одним словом, трогать его не рисковали, потому что при малейшей царапине на своей лоснящейся физиономии Наседкин бежал в суд и подавал иск о причинении ему тяжких увечий, от которых он стал инвалидом. Знакомства у него где надо, судя по всему, имелись, потому с ним предпочитали не связываться: себе дороже.
В-третьих, будучи сам от горшка два вершка – как говорят в таких случаях, метр с кепкой на коньках, – этот индивидуум жил с женщиной на двадцать лет его старше и примерно на десять сантиметров выше. Нет, она не была его мамой. Его-то мама жила в упомянутых Новых Бурасах, хотя сам он утверждал, что она переехала на ПМЖ в Токио, потому что имеет глубокие корни среди местного самурайства. Говоря эту чушь, он щурил и без того узкие глазки, чтобы, верно, хоть как-то смахивать на продукт Страны восходящего солнца. Лучше всего тему о токийской матери Наседкина формулировал могучий дворник Журов, который при этом сморкался на свою метлу со словами «япона мать, едри ее в кимоно!».
Женщина же, с которой он жил, была его гражданской женой. Она была озлоблена на весь мир и не общалась даже с родной сестрой, которая жила в доме напротив. Ольга Алексеевна – так звали эту даму – черпала энергию в злобе и ненависти ко всему, что движется. Говорили, что в свое время она разводила на балконе кроликов только для того, чтобы потом их собственноручно зарезать и скормить своему хромоногому приживалу. В последнем она души не чаяла: все-таки молод, знатен (это к вопросу о самурайских корнях) и хорошо зарабатывает (Наседкин работал где-то в милиции внештатником, проще говоря, осведомителем, кроме того, два раза в неделю подрабатывал охранником в каком-то новоиспеченном супермаркете, а на досуге пилил и строгал мебель – уже готовую). Ольга Алексеевна только с ним находила общий язык во всех вопросах: так, она полагала, что с ее умом и широкими взглядами на жизнь нельзя жить в двухкомнатной квартире, в то время как ее сестра живет в четырехкомнатной, оставшейся от отца. Она злобствовала по поводу того, что сестра не работает, но живет в достатке, в то время как она, Ольга Поземова, вынуждена зарабатывать на хлеб. Проще говоря, почтенная Ольга Алексеевна считала, что всему
…Швырнув камнем в собаку, хромоногий осведомитель притаился за дверью, прикидывая, стоит ли ему выглянуть или же этого делать не стоит из опасений попортить последнюю пригодную к эксплуатации ногу. Впрочем, выходить ему все равно нужно, потому что он собирался в свою ментовку с очередной жалобой – проще говоря, стучать.
Наседкин выполз из подъезда и боязливо огляделся. Собака сидела и лизала ушибленное место. «Самурай» подбоченился и, подобрав с земли палку для самообороны, приставными шагами поспешил мимо собаки. Впрочем, тут ему пришло в голову, что у него с собой газовый пистолет, так что бояться ему совершенно нечего. Он швырнул палкой в собаку и вынул пистолет. Теперь ему хотелось, чтобы собака напала на него: он уже предвкушал, как будет рассказывать своим ментам бредни о том, как на него напали три громадных пса, верно, натасканных ЦРУ специально на него.
Впрочем, как раз в этот момент из подъезда вышла крупная женщина с сумкой, в которой бултыхался зонтик. Это была председательша жилкооператива, которая и являлась хозяйкой черного ньюфаундленда. Увидев ее, Наседкин гаркнул:
– Чего собака без поводка и намордника, мать твою? Тут дети играют!
Ни одного ребенка в данный момент во дворе не находилось, да это Наседкина и не заботило. Было бы что сказать.
– Он у меня никого не тронет, он же ласковый, – хмуро ответила председательша. – А вот ты еще раз собаку тронешь, я тебе…
– Что ты мне? Что – ты – мне? – выставив вперед ногу, словно штатив фотоаппарата, с готовностью наскочил на нее Наседкин. – «Ласковая»! В душегубку таких ласковых надо! Она у тебя бешеная… язык набок!
– На себя бы посмотрел… – пробурчала председательша, спускаясь по ступенькам.
Хромоногому «японцу» нужен был только повод. Он пошел на председательшу, раздувая ноздри:
– Да знаю я, какие вы все тут! Что ты там на меня?.. Че глазки пучишь, дура? «Ласковая»! Да эта ласковая пол-Горового, когда он из окошка ебнулся, чуть не сожрала недавно, хорошо еще, что твой придурочный муж вовремя пришел!
И он захохотал.
Терпение председательши лопнуло. Она наскочила на «самурая» своей массивной грудью и рявкнула:
– А ты бы молчал, чмо! Два года за квартиру не плочено, а он тут выступает, как на митинге! Если завтра не заплатишь, то отключим!..
– Что ты мне отключишь? – пробормотал Наседкин, пятясь и белея от злобы. – Ты мне что… ты мне тут, значит… не…
– Знаешь что!.. – закричала предводительница жилищного братства. – А ну пшел вон отсюда и не маячь! Смеется еще!.. Да тебе плакать надо, гнида!
– Ты у меня еще попляшешь! – кричал Наседкин, убегая. – Да ты еще… да я в вашем гадюшнике жить!..
– Фас!! – крикнула почтенная дама, аж приседая от усердия и отчаянно колыхая всеми своими подбородками. – Чарли, куси это колченогое чмо! Куси, а то мне Ирина Константиновна жаловалась, что этот Жопа учил ее внучку арифметике и бедную девочку оставили на второй год!
– Сука! – огрызнулся Наседкин, стремительно выбегая из арки и запрыгивая на подножку уходящего троллейбуса. Тут он налетел на какую-то старушку, которая мирно стояла у окна, и рявкнул на нее: – Ну что на меня уставилась? Встала на полсалона! Что? Проезд? Какой проезд, не видишь, я ветеран!..