Шестое чувство
Шрифт:
Так вот, до поры до времени моя жизнь складывалась удачно: я начал зарабатывать деньги, я наконец-то сумел сделать в доме ремонт. Перестали приходить соседи снизу с воплями, что у меня опять прорвало трубу и что я их заливаю. Но у бедного доцента мединститута – одни проблемы, а у не очень бедного совладельца мебельного салона – совсем другие. Это мне пришлось уяснить.
Расскажу немного о себе. Это важно. Я женат. Моя жена, Нина Алексеевна, домохозяйка. Она вышла на пенсию в сорок пять лет, она у меня тоже врач по образованию, но – рентгенолог. Вредность, сами понимаете… да у нее изначально здоровье было не очень крепкое. И сердце, и нервы, а в последнее время она вообще не спит… и есть,
Я спокоен, спокоен. Так вот… у нас были сыновья-близнецы: Роман и Дмитрий. Внешне были похожи как две капли воды, а вот в умственном развитии… Дело в том, что… у Димы была задержка в умственном развитии. Родовая травма, он родился первым. Он проходил периодическое лечение в клинике соответствующего профиля. А Рома… Рома родился… нормальным. Моя жена говорит теперь, что весь ум нашей семьи достался именно ему, Роману. Наверно, он перекачал весь наличный ум, как вампир – кровь, и мы все разом поглупели: я, Нина, – Сергей Георгиевич мучительно закашлялся, приложив к губам платок, – ну, и Дима – с самого начала.
В детстве было практически незаметно, что Дима в чем-то уступает Роме. Быть может, только более угрюм, застенчив… ну, и – периодические приступы неконтролируемой агрессии. Как говорится, сын сапожника – без сапог, так вот и у двух медиков ребенок с осложнениями…
– Продолжайте, мы внимательно вас слушаем, – выговорил Родион Потапович, когда Белосельцев снова закашлялся, словно поперхнувшись словом «осложнения». – Вы ведь сами врач, знаете, что перед врачом не стесняются. Только врач лечит телесные заболевания, а мы – социальные.
Сергей Георгиевич кивнул, что он, дескать, все слышал и что он продолжает нелегкий свой рассказ:
– Одним словом, в пять лет два моих сына стали резко расходиться в развитии: Рома пошел вверх, набирая знания и развиваясь очень быстро, а Дима так и остался на уровне первых букв алфавита и с умением считать до пяти. Когда они пошли в школу, мы отдали их в разные классы. Даже в разные школы! Роман уже читал сочинения Жюля Верна, он вообще очень любил приключения и фантастику, а Дима продолжал рисовать в тетрадях солдатиков. Он три раза оставался на второй год в первом классе, а писать с грехом пополам научился только к одиннадцати годам. Да и как писать – кривыми печатными буквами! И самое страшное, что при этом Рома и Дима были похожи как две капли воды! Нет, конечно, мы с женой различали их, а посторонние могли различить их, только пообщавшись с ними. Мы жили тогда в Воронеже и в Москву переехали несколько лет назад, со смертью моей тещи и моего тестя. В освободившуюся квартиру.
Родион чуть наклонился вперед. В его глазах мерцали сухие искорки зарождающегося интереса.
– А они действительно были похожи как две капли воды, – продолжал Сергей Георгиевич, – и часто из-за этого страдали. К примеру, когда Рому принимали за Диму… ему кричали: «Эй, дурачок! Ты, дегенерат!» (Щеки Белосельцева дрябло подпрыгнули, он снял очки и стал протирать их платочком, потом криво нахлобучил на нос.) А Рома был очень вспыльчив по натуре, к тому же он занимался карате и вообще был сильным, и потому однажды отправил в больницу двоих вот таких крикунов. И мне пришлось приложить много усилий, чтобы Роман не пострадал. А то его могли отправить в колонию. И отправили бы… но… но…
– Что – «но»? – еще больше наклонился вперед Родион.
– Вы не скажете
– Мы профессионалы, уважаемый Сергей Георгиевич, – выговорила я. – Вы можете быть совершенно уверены. Из этого кабинета ни одна тайна еще не уходила.
– Хорошо. Я вам верю. Я предъявил в милицию документы Димы. Как будто это он… как будто это его рук дело – те двое… вот так.
– И что было дальше?
– Диму отправили в стационар на обследование и лечение, – тихо ответил Сергей Георгиевич. – Ну что ж… он не раз там бывал: он проходил периодическое стационарное лечение. Целый комплекс заболеваний, осложненных… да нет, спровоцированных родовой травмой. И самое страшное, что Дима вел себя как совершенно нормальный человек. Да, он слабоумный. Да, он писал слово «корова» с тремя ошибками. Но он все понимает. Понимает и – страдает. Точнее – страдал…
– Вы говорили, что он умер. И как же?.. – спросил Родион. – Когда?
– В тот самый год, когда я отправил Рому в Москву к бабушке и дедушке, родителям моей жены, – ответил Белосельцев. – Он прыгнул с третьего этажа. Нет, тогда он выжил. Но дело в том, что он повторил свою попытку. Это было ровно две недели назад. Травмы, не совместимые с жизнью. Конец.
– Это было в период неконтролируемого состояния Дмитрия, или вы думаете, что это был сознательный суицид?
– Второе… Но это – мое личное мнение. Сейчас уже нельзя, да и не нужно устанавливать истину. Дима мертв, он похоронен в Воронеже, так хотела Нина, моя жена, и не надо больше говорить о нем, о Диме. Речь пойдет о Романе.
Я говорил, что отправил его к бабушке и дедушке. Потом их не стало, в одну неделю буквально не стало… Они жили душа в душу и не представляли себя друг без друга. После их смерти мы с женой тотчас же переехали в Москву. Мой покойный тесть был военным, и у него были хорошие связи в столице, так что мне удалось удачно устроиться на работу, а потом и открыть свое дело, которое пошло в гору. Роман же поступил в университет. Он не хотел заниматься медициной, как ему советовали. Он пошел на математический. Это было шесть лет назад. Проучился семестр. И вот тут начались странности.
– Что за странности?
– Дело в том, что у Романа блестящие математические способности. Он еще в детстве умел перемножать в уме приличные такие, знаете ли, числа.
– Ну что ж, это не такая уж и редкость.
– Согласен с вами. Но тут другое. Дело в том, что его взяли на факультет без экзаменов, он был победителем всероссийской математической олимпиады. А таких, вы знаете, берут без экзаменов.
– Да, это мне известно.
– Первый семестр Роман закончил блестяще. А потом его вдруг отчислили. Понимаете? Ни с того ни с сего. Я пытался с ним крупно говорить, даже повышал на него голос, что я себе позволяю очень редко, но он замкнулся в себе и молчал. Я пошел разбираться в деканат его факультета. Там мне тоже ничего вразумительного не сказали: дескать, отчислили по дисциплинарному несоответствию. Что уж он там такого натворил, я не стал узнавать, потому что…
– А вот это зря, – перебил его Шульгин.
– Что – зря? – после паузы выговорил посетитель.
– Зря не узнали, что он натворил. Теперь-то уж за давностью и не раскопают. Но это я так, соображения вслух. Извините, что перебил. Продолжайте, Сергей Георгиевич.
Посетитель беззвучно пошевелил губами, словно репетируя то, что следует говорить дальше, и вымолвил:
– Романа отчислили, а вскоре его забрали в армию. Конечно, я противился этому. Только что закончилась первая чеченская, а моего сына – в армию. Понимаете? Конечно, мы с женой были резко против, я хотел воспользоваться старыми связями моего тестя, чтобы, как говорит молодежь, отмазать сына от забривания под ружье.