Шестое чувство
Шрифт:
– Удалось?
Сергей Георгиевич снова пошевелил толстыми губами и уронил короткое:
– Нет.
– Нет, – повторил Сергей Георгиевич, – его забрали в армию. У жены случился инфаркт, и она слегла в больницу – все это после того, как Рома сообщил нам, что ему велено явиться на сборный пункт, с которого их отправляют по местам службы. Он сказал это нарочито спокойно, но я видел, что его немного трясло. Он честно нам сказал: служба его не пугает, а если так получилось, то надо идти. Конечно, два года на ветер, сказал Роман, но какую-то пользу это все равно принесет. «И в любом случае, – добавил он, – лучше, как я: выгнали, прислали повестку – и в армию, чем как этот». – Он называл Диму не по имени, не «брат», а – «этот». И Роман сказал, что уж лучше в армию, чем, как Дима, – призыву не подлежит, раз в год куковать в стационаре на очередном курсе лечения и работать уборщиком в детском саду. Это Дима так устроился на работу, за гроши, конечно, но он даже гордился, что сумел устроиться на работу самостоятельно. Он вообще любил детей. Он сам как большой ребенок, только не такой, как остальные. И начисто лишенный детской жестокости. А вы, разумеется, знаете, что нет более жестоких существ, чем дети.
Родион кивнул, всем своим видом показывая, что он ждет продолжения рассказа, в котором по существу пока что ничего сказано не было. В том смысле, что ни я, ни босс еще не ухватили, с какого боку потребовалась этому странному экс-врачу, а ныне бизнесмену, наша помощь.
– Вы ведь знаете, сколько служат в армии?
– Конечно. Кто год, кто два.
– Правильно. А вот Рома служил и не год, и не два. Он служил пять лет.
И Сергей Георгиевич, скорбно склонив голову набок, воззрился на меня, а потом скосил глаза на Родиона Потаповича.
– Пять лет? – наконец спокойно переспросила я. – А вы все это время были в курсе того, где он находится? Он вам писал?
– Ну да, конечно. Писал, – после паузы выговорил Белосельцев, кривя рот. – Писал. Все пять лет. Такие странные…
– Что?
– Я хотел сказать, странные объяснения он приводил в письмах, почему отсутствует пять лет, – произнес Белосельцев, но я подумала, что с его губ готовы вот-вот сорваться совсем другие слова, но нет – сдержался.
– Пять лет можно отсутствовать, к примеру, служа в армии на контрактной основе, – подал голос Родион.
– Вот то же самое он и твердил. Дескать, он служил в контрактной армии. Что он воевал и получил за это неплохие деньги. Хотя везде говорят, что в нашей армии даже контрактник не может заработать хороших денег, – осторожно проговорил Белосельцев.
– Ну почему же? Всякое бывает… – отозвался Родион Потапович. – И когда он вернулся из армии?
– Недавно. Около двух месяцев назад. Спокойный. Равнодушный даже. Кто после армии, после «горячих точек», тот совсем по-другому себя ведет, когда демобилизуется. Обычно пьют по месяцу, чтобы войти в гражданскую жизнь. А Роман не так поступил. Он сразу же восстановился в университете, на заочное отделение, устроился на работу, аккуратно стал отдавать какую-то часть заработанных денег нам с матерью…
– По-моему, надо беспокоиться тогда, когда сын поступает как раз наоборот.
– Нет, к поведению его не придерешься. Другое дело, что он стал совершенно непробиваем эмоционально. Даже когда сообщили о смерти Димы, который жил в Воронеже…
– Один? – резко спросил Родион.
Сергей Георгиевич отвел глаза и тихо произнес:
– Да. Он говорил, что хочет остаться, что в Москве он умрет. И мы его оставили в Воронеже. Тем более что он мог себя полностью обслужить, а припадки неконтролируемой агрессии у него прекратились. К тому же за ним присматривали мои хорошие знакомые…
– О них позже! Вы, кажется, хотели сказать о реакции Романа на сообщение о смерти его брата, жившего в Воронеже. Не так ли?
Белосельцев сглотнул, и его взгляд метнулся от меня к Родиону и обратно.
– Роман сказал: «Бедный дегенерат». И закрылся у себя в комнате. Я думал, он переживает, заглянул к нему, а он лежал на диване, пил сок и смотрел какую-то передачу… «Своя игра», что ли.
– Есть такая передача.
– Конечно, мне и Нине Алексеевне его поведение не понравилось: такое горе, а ему словно бы все равно. Роман, наверно, повидал столько смерти и горя, что его перестало это трогать. Даже родной брат…
– Да, после армии многие возвращаются другими людьми, – сказала я. – Особенно те, кто воевал. Но все это еще не повод, чтобы прийти к нам. Что же произошло?
– Беда никогда не приходит одна, – сказал Сергей Георгиевич, – никогда. По крайней мере, на моей памяти. Пришла беда – отворяй ворота. Через три дня после похорон Димы… мы только что вернулись из Воронежа… еще одно: исчез Рома. Исчез, пропал. И уже неделю его нет как нет.
Родион не отрывал взгляда от Белосельцева. Тот продолжал своим глуховатым голосом:
– Если бы он просто пропал, если бы его… я не знаю. Но все дело в том, что кто-то уже неделю звонит нам и молчит в трубку.
– Роман?
– Но зачем ему это? Хочет загнать нас с матерью в гроб? Что ему от нас… Нет, я не думаю, что он…
– Понятно, – мягко подхватила я. – Сергей Георгиевич, сколько, вы говорите, прошло с момента исчезновения Романа?
– Неделя.
– И звонки начались примерно тогда же?
– Да.
– Значит, вы уверены в том, что это напрямую связано с исчезновением вашего сына?
– Да. По крайней мере…
– Договаривайте!
– …так думает моя жена. Она убеждена, что эти звонки и молчание в трубке… – Белосельцев оборвал сам себя, глухо кашлянул и снова приложил к губам платок.
– Вообще периодические звонки с молчанием в трубке – очень сильное психологическое оружие. Особенно если нервы на пределе. А тут еще и сильнейший стресс… возвратились с похорон, – пробормотал Родион себе под нос. Белосельцев, кажется, даже не расслышал. Босс спросил, на этот раз уже громко и отчетливо: – Ваша супруга убеждена в том, что это звонят похитители Романа или люди, каким-то образом с этим связанные?
– Да. Она говорит даже, что это может быть и сам Роман. Или… или…
– Что – или?
– Ведь есть такая сфера, где ни один человек… ничего… где бессилен любой?
Белосельцев покачал головой и продолжил:
– Дело в том, что сейчас уже доказано, что можно сообщаться с потусторонним миром…
– Ничего подобного не доказано!
– Для человечества в целом – быть может. А вот моя жена уверила себя в том, что по телефону звонит нам… Дима. Да, Дима.
Родион откинулся назад, на спинку кресла: