Шестое чувство
Шрифт:
В висках молоточками стучали вопросы: почему? Почему они крепки задним умом? На что надеялись? Что теперь с нею будет? Кому она с девчонками нужна? Что она натворила? Не приспособленная к раскаянию Симка впервые пожалела о благополучной, хоть и скучной жизни с Юлием.
Не решаясь смотреть на Руслана, Симка разлепила пересохшие губы:
– Уходи.
Хрустнула кожа сиденья, разъехался замок на куртке. Руслан прокашлялся:
– Здесь немного денег. – На приборную доску лег конверт.
Симка подняла бровь:
– А дядя разрешил? – не удержалась, поддела Руслана Сима.
– Он и предложил отправить тебе деньги.
– Какой послушный мальчик.
Еще минуту назад, пока Руслан не выложил этот продолговатый почтовый конверт без подписи и обратного адреса, все еще не было таким категоричным.
Конверт с деньгами – это уже похоже на ультиматум.
Теперь эта свора диких соплеменников Русика выдвинула другие требования. Теперь им мало, чтобы она, Серафима Юн-Ворожко, отпустила своего мальчика. Теперь им нужно, чтобы она все забыла, вычеркнула из памяти.
Красно-желто-зеленые, как на жостовских подносах, розы на конверте расплывались, в груди пекло от боли. Все правильно, все правильно… Проигрывать надо уметь.
Ощетинившийся против нее и Мадины клан Бегоевых может праздновать победу.
Достопочтенный дядя Лечи, брат Алан, тетушки, двоюродные сестры, племянницы, невестки, свояки и усатая киоскерша с дочерью (наверняка такой же усатой, как мать) – все они хотят одного: чтобы у Мадины не было этой ветви родни. Что ж, пусть все так и будет.
Симка закусила губу, собираясь с силами.
– Убери. Мне ничего не надо, – выдавила она.
– Это не тебе. Это дочери. Мне пора, Серафима.
– Уходи, – так и не взглянув на Руслана, устало повторила Сима.
Впустив в салон облако промозглой сырости, Руслан хлопнул дверцей. Шевелиться не хотелось, сидела бы и сидела так, пока сердце не остановится.
Сима усилием заставила себя повернуть голову: впервые вослед смотрела она, а не ей.
Антон не мог прийти в себя. Без передышки, поминутно, эпизод за эпизодом прокручивал в памяти случившееся.
Кафельные ступеньки. Бледное лицо Бегоева, свои пальцы на его горле… Серафима что-то кричала, звала Руслана – это все Антон понимал. Не понимал того, что случилось за этим. Почему он отпустил мальчишку? Чей голос ему померещился?
Определенно, какая-то чертовщина творится вокруг него.
Внушаемым Квасов никогда не был, а здесь кто-то внушил ему мысль не убивать…
Не то чтобы внушил, но заставил усомниться в своей правоте. Да, именно так.
А Квасов в принципе не привык сомневаться. Как участник боевых действий, Антон свято верил: бывших врагов не бывает – этот слоган война выжгла огнем в душах участников. Этот слоган забил поры, печень и мозг, блуждал в крови и уже вырабатывался самим организмом.
Тем более непонятно, почему дрогнула занесенная
Антон Квасов струсил?
Вот только не это. Ничего общего со страхом он не испытывал в ту минуту. Что тогда, что? Что это было? Жалость? Тоже мимо. Это чувство последний раз Антон переживал, когда к их роте прибился раненный осколком пес.
Тогда что помешало? Ведь он был на волоске от убийства.
Уголовный кодекс? Вранье: ничего утилитарного в его поступке не было. Квасов вообще не думал о возмездии, о том, что придется провести в тюрьме несколько долгих лет после убийства.
Антон так и не нашел ответ на этот простой вопрос: что его остановило? Ведь он не блефовал перед этим молокососом, когда говорил, что ему ничего не стоит «вальнуть» человека.
Ему действительно это ничего не стоит – его учили убивать и он не был худшим! И никаких психологических барьеров: даже если этот чувак не воевал, то наверняка пасся в стайке пацанов по обочинам чеченских дорог и прицеливался темным глазом в солдат РА и, значит, нес в себе скрытую угрозу.
Тогда в чем причина? Анализу этот шаг не поддавался, иначе как помрачением объяснить свой поступок Антон не мог.
Если и так, то он… не жалеет об этом – вот что по-настоящему обескураживало.
Тщетно промучившись, Квасов решился спросить у Даны. В конце-то концов, это ее герой!
«Влад по своей природе благородный и порядочный человек. Война искорежила его личность, его эго, но не убила. Собственно, об этом и роман». Антон прочитал ответ романистки и почувствовал душевный комфорт: злость вернулась. Все лучше, чем эта беспомощность и растерянность, в которой он пребывал уже несколько часов.
Искорежила, но не убила, говоришь?
Глупая курица! Инфантильная сочинительница дешевых романов!
Вспышка ненависти, которую испытал Квасов, улеглась только под действием водки.
…Сима потеряла счет времени, сидела в машине на площади, пока не стемнело и не зажглись фонари. Тогда только пришла в себя, огляделась и заметила группу мужчин перед зданием вокзала.
Между колоннами у входа стояли шестеро. Один из шести с трудом держался на ногах – его поддерживали.
Симка включила «дворники» и близоруко прищурилась, всматриваясь в силуэты. Она и сама не могла бы объяснить, что ее так заинтересовало.
Фонарный свет падал на мокрые мраморные ступени, отбрасывал тени за колонны, выхватывал из темноты косую дождливую морось.
Нет, слишком далеко.
И, щелкнув пультом сигнализации, Симка забросила на плечо сумку, раскрыла зонт и потащилась по лужам через дорогу.
Теперь Серафима отчетливо видела мужчин.
Судя по камуфляжным костюмам, трое из группы были военными – с рюкзаками и зачехленными ружьями, а трое – милицейскими. Между ними что-то происходило.