Шестое вымирание
Шрифт:
Голос Каттера смягчился.
– О, Кендолл, позволь представить тебе мать моих детей. – Протянув руку, он помог женщине сойти с последней ступени. – Это Ашуу.
Женщина чуть склонила голову, после чего все ее внимание оказалось полностью уделено Каттеру. Казалось, ее глаза засияли в свете ламп.
– Tu a fait une promess а ton fils, – шелковистым шепотом произнесла она.
Кендолл мысленно перевел ее слова с французского.
«Ты кое-что обещал своему сыну».
– Знаю, дорогая. Как только я устрою нашего гостя, я к
Ласково коснувшись щеки Каттера тыльной стороной своей мягкой руки, женщина кивнула Матео.
– Bienvenue, mon frиre.
С этими словами она развернула и стала подниматься по лестнице.
Нахмурившись, Кендолл посмотрел на Матео.
Frиre.
Брат.
Хесс всмотрелся в покрытое шрамом лицо верзилы. Он ни за что на свете не догадался бы, что эта красивая, очаровательная женщина и великан-боевик – родные брат и сестра, однако теперь, когда ему на это указали, он увидел фамильное сходство.
Тронув Кендолла за локоть, Каттер указал в дальний конец зала.
– Матео проводит тебя в твою комнату. Увидимся завтра утром. Меня перед сном еще ждет одно важное дело. – С присущим ему небрежным обаянием он пожал плечами. – Как мне только что напомнила моя любимая жена… une promess est une promesse.
Обещание есть обещание.
Каттер поднялся по лестнице следом за Ашуу.
Матео грубо схватил Кендолла за плечо и повел прочь, но тот не отрывал взгляда от спины Каттера, представляя себе шрамы, так радикально изменившие этого человека, как внешне, так и изнутри.
«Зачем ты привез меня сюда?»
Хесс подозревал, что уже знает ответ на этот вопрос.
И это вселяло в него ужас.
Маленькие пальчики стиснули руку Каттера, спускающегося по ступеням, высеченным в песчанике, который образовывал пол тоннеля.
– Папа, нам нужно поторопиться.
Каттер улыбнулся. Сын тянул его за собой с безрассудной импульсивностью, свойственной только молодости. В свои десять лет Джори находил удивительным все вокруг, буквально излучая каждым дюймом своего привлекательного лица бесконечное любопытство. Мальчик унаследовал от матери мягкие черты и кожу цвета кофе с молоком, но глаза у него были отцовские, голубые. Местные знахари-шаманы прикасались к лицу Джори, подолгу смотрели ему в глаза, после чего объявляли его необыкновенным. Один старейшина племени выразился лучше всего: «Он рожден для того, чтобы взирать на мир с безоблачного неба».
Вот таким был Джори. Его голубые глаза были постоянно широко раскрыты, готовые увидеть новое чудо.
Вот что заставило отца и сына пуститься в этот полуночный переход по подземным галереям. Они направлялись в биосферу, которую Каттер устроил на тепуи – точнее, внутри нее.
Все эти огромные глыбы песчаника были пронизаны пещерами и проходами, проделанными в мягком камне ливневыми потоками. Считалось, что здешняя система пещер является древнейшей
Свет голых лампочек под потолком озарил стальную дверь в конце тоннеля, преграждающую дорогу дальше. Подойдя к электронному замку, Каттер отпер его с помощью висящего на шее ключа-карточки. С негромким жужжанием три засова толщиной в большой палец скрылись в двери.
– Готов? – спросил Каттер, взглянув на часы.
До полуночи оставалось три минуты.
«Замечательно».
Джори кивнул, от нетерпения покачиваясь с ноги на ногу.
Каттер распахнул дверь, ведущую в другой мир – в новый мир.
Он провел своего сына на площадку за дверью. Небо вверху было затянуто туманом, моросил мелкий дождь, стекающий в глубокий провал впереди. Площадка выступала на пятнадцать футов от края цилиндрического отверстия. По внутренней стене уходила вниз винтовая лестница, ведущая от вершины плато до самого основания тепуи. Отверстие было огромным, триста метров в поперечнике, но все равно втрое меньшим своего родственника, гигантского провала в тепуи Сарисариньяма в Венесуэле.
И тем не менее, эта более скромная экосистема полностью удовлетворяла целям Каттера.
Она представляла собой своеобразный остров внутри острова.
Именно такие тепуи вдохновили сэра Артура Конан Дойла написать «Затерянный мир», населив остров среди облаков живыми потомками доисторической эры, безжалостного мира динозавров и птеродактилей. Каттера реальность возбуждала больше, чем фантазия викторианской эпохи. Для него каждая плоская гора была Галапагосским архипелагом в небе, кастрюлей-скороваркой, в которой готовился эволюционный процесс, где живые виды в борьбе за существование изобретали самые причудливые приспособления.
Каттер подошел к стене, украшенной гирляндами буйной растительности, с которой капала влага. Он осторожно указал на маленький цветок с белыми лепестками. Его похожие на щупальца листья были покрыты крошечными стебельками, на которых висело по сверкающей клейкой капельке.
– Джори, ты знаешь, как называется это растение?
– Папа, это же проще простого, – вздохнул мальчик. – Это росянка. По-латыни дро… дро…
– Drosera, – улыбнувшись, подсказал Каттер.
Джори радостно закивал.
– Они ловят муравьев и жучков и едят их.
– Совершенно верно.
Подобные растения были солдатами в ведущейся здесь эволюционной войне. Они выработали уникальные стратегии выживания, восполняя недостаток питательных веществ и нехватку плодородной почвы на вершине тепуи, в своем стремлении жить став плотоядными. И такими были не одни только росянки, но также и пузырчатки, саррацении и даже некоторые виды бромелиевых, пристрастившиеся к вкусу насекомых на этом острове в небе.
– Природа является самым действенным изобретателем, – пробормотал Каттер.