Шестой прокуратор Иудеи
Шрифт:
– Ты откуда, парень? – спросил сотник бедного мальчика.
– Из Назарета! – последовал короткий ответ.
– А как же тебя занесло так далеко от дома?
– Я был поводырём у этого слепого лекаря, имя которого Валтасар, обучался у него ремеслу врачевания и бродил вместе с ним по Палестине, помогая больным и страждущим, – всхлипывая и растирая по грязным щекам слёзы, сказал мальчуган.
Сотник кивнул, удовлетворённый полученным ответом. Он уже хотел отъехать к своему отряду, как неожиданно его взгляд упал на маленький серебряный медальон, висевший на шее мальчика.
– Где ты взял этот медальон? – вновь спросил легионер, повернув коня и приблизившись вплотную к поводырю.
– Мать
– Имя её Мария?
– Мария!
– А тебя-то как зовут? – сотник вдруг наклонился из седла к мальчишке и как-то неловко погладил того по голове. Столь нетипичное поведение, казалось, удивила не только мальчка, но и самого легионера. После этого римлянин вдруг спешился, взял в руки медальон, долго-долго и очень пристально смотрел на него, как бы желая в чём-то убедиться.
– Зовут-то тебя как? Не ответил ты! – повторил он вновь свой вопрос испугавшемуся юному страннику.
– Иисус?
– Иди домой, Иисус! – улыбнувшись, сказал римлянин мальчишке. – Тебе сегодня в жизни здорово повезло. Иди, иди домой! И будь счастлив! Вот! Возьми на дорогу от меня пару серебряных динариев, дал бы ещё, да больше нет!
Оставив мальчишку одного, сотник направился к отряду, ожидавшему его неподалеку, но чуть задержался на поляне. Проезжая мимо зятя первосвященника, ставшего невольным свидетелем разговора, легионер вдруг, не сказав ни слова, сильно, наотмашь, хлестнул Каиафу плёткой. Иосиф тогда чудом успел отпрянуть назад и закрыть лицо руками, а то не досчитаться бы ему одного глаза.
Слуги Ханана тем временем быстро похоронили убитого слепого странника. Римляне уехали. И никто не слышал, как, отъехав на значительное расстояние от рощи и поляны, где произошло столь жуткое и трагическое событие, сотник Пантера обернулся и тихо с грустью сказал:
– Будь счастлив, сын!
Главный Храм Иерусалима поражал своим величием и роскошным убранством. Строивший его, видимо, хотел ублажить не только Господа, но и унизить перед Ним человека, дабы тот никогда не забывал своего места в бренном мире, созданного Богом. Находясь в чертогах Храма, люди должны были бы чувствовать себя песчинками в бескрайней пустыне, каплями в безбрежном море, ничтожествами перед великим своим покровителем, чьи заветы свято чтили, в которые верили и за нарушение коих умирали мучительно и жестоко.
Огромное строение из белого известняка и розового туфа длиной шестьдесят локтей, шириной в двадцать и высотой тридцать строили долго, начав в месяце Зифе и закончив в Буле по прошествии семи лет. Но прежде чем начать грандиозное строительство у долины Кедрон, что рядом с Гефсиманским садом, раскинувшимся на склоне Масличной горы, рабы, обливаясь кровавым потом и умирая от изнурительного непомерного труда, насыпали большой земляной холм. Любой путешествующий человек, простой странник или паломник должны были увидеть издали, не достигнув ещё даже городских окраин, сей памятник величия и гордыни, не небесного, но земного государя. Не пожалел тщеславный правитель ни средств, ни человеческих сил и жизней на возведение главного Храма Иудеи.
Часть наружной стены по всему периметру здания, что находилась между крышей и карнизом, украшали резные изображения цветов и деревьев. Покрытые позолотой они своей роскошью заставляли человека преклонить голову перед Господом и представить себе, как же должно выглядеть истинное убранство жилища Бога. Сам же Храм стоял на огромной каменной платформе высотой в два человеческих роста. Вокруг его стен уступами вперёд была сделана трёхъярусная пристройка, представлявшая собой анфиладу комнат и узких переходов, соединявших внутренние помещения между собой. Пристройка та не прикасалась основания Храма, но была словно стена крепостная, необходимая для защиты и обороны в случае нападения врагов.
Почти плоскую, от середины чуть выпуклую для стока дождевой воды, крышу помазанник приказал покрыть золотыми пластинами, дабы Господь видел бы с высоты небесного своего чертога праведность, благочестие и верность иудейского царя да избранного своего народа.
Большие решётчатые окна, глухие с откосами, сделанные высоко над землёй, не давали солнечному свету проникать в огромный центральный зал, создавая в нём тишину, сумрак и спокойствие. Вход в Храм закрывали тяжёлые двустворчатые двери, выструганные из толстых целиковых стволов кипариса в два человеческих обхвата, а украшали их резные цветы, пальмы и разные узоры. Косяки же для столь массивных дверей были изготовлены из досок масличного дерева, покрытых золотом, оттого, наверное, и ставшие называться Золотыми Воротами. Стены внутри Храма, обшитые альпийским кедром, также покрывала щедрая позолота.
В центре зала на полу, сделанным из кипарисовых досок, так плотно пригнанных друг к другу, что между ними нельзя было обнаружить ни одной щели, стоял величественный золотой алтарь – место Святого Святых – своими размерами в двадцать локтей и массивным жертвенником заставлявший человека трепетать перед могуществом Господа Бога. Двери в священное место, украшенные резными бутонами распускающихся цветов, имели пятиугольную форму. Петли для них были отлиты из чистого золота. Внутри весь алтарь при зажжённых масляных светильниках и лампах блестел ярким холодным и безжизненным цветом золотых пластин, которыми строители выложили пол его и стены. Огромные херувимы высотой в десять локтей, вырезанные из целикового масличного дерева, украшали внутреннюю часть алтаря. Их распластанные крылья касались стен и под потолком соединялись друг с другом. Они как бы осеняли святое место, защищали его, охраняли, укрывали от дурного взгляда и богопротивных помыслов.
Массивная наружная лестница в десять ступеней вела к Золотым воротам Храма, у которых словно караульные на часах стояли две медные колонны. Они украшали главный вход, и были огромны, высотой в 18 локтей. Литейщик Хирам, сын вдовы из города Тира, на века прославил колено Неффалимова тем, что именно он отливал из меди те великие колонны, и опояски в 18 локтей длины для них он так же отливал, и два венца 5 локтей высоты для колонн. Столбы же те медные были отполированы до зеркального блеска. Они получились столь красивыми и величественными, что дал литейщик своим творениям человеческие имена: правый он назвал Иахин, а левый – Воаз. Только работа медника Хирама на этом не закончилась, ибо отлил он ещё 10 умывальников с подставками под них, тазики разного размера, лопатки всякие, чаши разнообразные, лампады большие и маленькие, ножи острые, щипцы широкие и узкие, кадильницы и много прочей и всякой храмовой утвари.
Седьмой год пошёл, как Иосиф Каиафа являлся первым священником иерусалимского Храма и всё благодаря стараниям своего могущественного тестя, которого любил и уважал более, нежели родителей. Всё у него в жизни складывалось прекрасно. Доходы увеличивались, и богатство росло. Правда, одно «но» сильно мешало главному жрецу и омрачало его счастливое существование. Этим препятствием на дороге его успеха стал некий молодой проповедник, объявившийся вдруг в Галилее и своими речами смущавший народ Палестины, ибо называл себя посланцем Божьим. Но, не только самозванный пророк не давал Каиафе спокойно думать, есть и пить, был так же среди его заклятых врагов ещё один – прокуратор римский, не пожелавший взвалить на свои плечи дела, которыми следовало заниматься самому первосвященнику.