Шевалье де Мезон-Руж
Шрифт:
— Как бы то ни было, все это очень печально, — повторил Дево.
— Печально, но необходимо, — заметил Лорен. — Поэтому самое лучшее, как ты уже сказал, не думать…
И он принялся мурлыкать:
Вчера Нисетга,Бледна, нежна,Гулять в боскетыУшла одна. note 6В то время как Лорен был поглощен этой буколической песенкой, слева от поста вдруг послышался сильный шум: проклятия, угрозы и в то же время плач.
Note6
Э.Парни, «Эклоги» («Эротические стихи», I, 2).
— Что случилось? — спросил Дево.
— Кажется, плачет ребенок, — прислушиваясь, ответил Лорен.
— Действительно, — сказал караульный, — бьют какого-то бедного малыша. Все-таки стоило бы сюда посылать только тех надзирателей, у кого нет детей.
— Ты будешь петь? — произнес какой-то пьяный и хриплый голос.
И, подавая пример, заорал:
Мадам Вето, ты грозишь,Что зарежешь весь Париж…— Нет, — послышался ответ ребенка, — я не стану петь!
— Ты будешь петь?
И пьяный опять завел свое:
Мадам Вето, ты грозишь…— Нет, — отвечал ребенок, — нет, нет, нет!
— Ах ты негодное отродье! — прозвучал хриплый голос. И в воздухе раздался свист ремня. Ребенок взвыл от боли.
— Черт возьми! — возмутился Лорен, — это же подлец Симон избивает маленького Капета.
Кое-кто из солдат караульной службы пожал плечами, двое или трое попытались улыбнуться. Дево поднялся и ушел.
— Я ведь говорил, — прошептал он, — что отцы никогда не должны были бы появляться здесь.
Вдруг небольшая дверь открылась и под ударами ремня своего стража королевский сын выбежал во двор; но едва успел он сделать несколько шагов, как сзади него упало что-то тяжелое, ударив его по ноге.
— А! — закричал ребенок.
Он споткнулся и упал на колено.
— Принеси мне колодку, чудовище, а не то я… Ребенок поднялся и в знак отказа покачал головой.
— Ах так! — прорычал тот же голос. — Ну, подожди, ты сейчас увидишь!
И сапожник Симон высунул голову из чулана, словно дикий зверь из берлоги.
— Эй-эй! — прикрикнул Лорен, нахмурив брови. — Куда это мы так спешим, гражданин Симон?
— Хочу наказать этого волчонка, — сказал сапожник.
— За что его наказывать? — спросил Лорен.
— За что?
— Да.
— За то, что этот маленький негодяй не хочет ни петь, как следует настоящему патриоту, ни работать, как положено настоящему гражданину.
— Да тебе-то что до этого? — ответил Лорен. — Разве нация доверила тебе Капета для того, чтобы ты учил его петь?
— Ах, вот в чем дело! — произнес удивленный Симон. — Куда это ты суешь свой нос, сержант? Я тебя спрашиваю!
— Куда я сую свой нос? Я вмешиваюсь в то, что касается каждого человека, имеющего сердце. А честному человеку не пристало смотреть, как бьют ребенка.
— Подумаешь! Ведь это сын тирана.
— В первую очередь это ребенок, ребенок, не имеющий никакого отношения к преступлениям своего отца, невинный ребенок. Следовательно, его не за что наказывать.
— А я говорю, что его отдали мне для того, чтобы я делал с ним все что захочу. А я хочу, чтобы он пел песню «Мадам Вето», и он ее будет петь.
— Но пойми, несчастный, — сказал Лорен, — мадам Вето — это его мать. Ты бы хотел, чтобы твоего сына заставляли петь о том, что его отец — негодяй?
— Я? — завопил Симон. — Ах ты поганый аристократ!
— Обойдемся без оскорблений, — остановил его Лорен. — Я не Капет, но и меня никто бы не заставил петь силой.
— Я сдам тебя под арест, чертов бывший!
— Ты? — воскликнул Лорен. — Ты сдашь меня под арест? Попробуй арестовать хоть одного фермопила!
— Посмотрим. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. А пока, Капет, подними мою колодку и иди дошивать башмак, или, тысяча чертей…
— А я тебе говорю, — произнес Лорен, делая шаг вперед, страшно побледнев и стиснув зубы, — что он не будет поднимать твою колодку, а я тебе говорю, что он не будет шить твои башмаки, слышишь ты, гнусный негодяй? Ах да, у тебя есть большая сабля, но я боюсь ее не больше, чем тебя. Попробуй только обнажить ее!
— А!.. Убивают! — завопил Симон, белея от бешенства. В это время во двор вошли две женщины. У одной из них в руках был документ. Она обратилась к часовому.
— Сержант! — крикнул часовой. — Это дочь Тизона, она просит разрешения повидать свою мать.
— Пропусти, совет Тампля разрешил, — сказал Лорен, не оборачиваясь, так как боялся, чтобы Симон не воспользовался этим и не начал бить ребенка.
Часовой пропустил обеих женщин, но не успели они подняться и на четыре ступеньки по темной лестнице, как встретили Мориса Ленде, спускавшегося во двор.
Почти стемнело: во всяком случае, различить их лица было уже почти невозможно.
Морис остановил их.
— Кто вы, гражданки? — спросил он. — И что вам здесь нужно?
— Я Элоиза Тизон, — ответила одна из женщин. — Я получила разрешение повидаться со своей матерью и иду к ней.
— Да, — возразил Морис. — Но разрешение дано только тебе одной, гражданка.
— Я привела с собой подругу, чтобы не быть одной среди солдат.
— Хорошо, но твоя подруга наверх не пойдет.
— Как будет угодно, гражданин, — сказала Элоиза Тизон, сжав пальцы подруги, а та словно вросла в стену и, казалось, была удивлена и испугана.
— Граждане часовые, — подняв голову, крикнул Морис, обращаясь к часовым, стоявшим на площадках каждого этажа. — Пропустите гражданку Тизон; однако ее подруге вход не разрешен. Она будет ждать на лестнице, проследите за этим.