Шевалье
Шрифт:
– О Боже, я люблю тебя, – прошептал он. – Только тебя. Навечно.
Звуки моря и перекатывающихся камней смешивались с жалобными стонами чаек, которые трепетали в небе подобно мокрому белью на ветру. Чувствовался соленый запах воды и водорослей. Однако прилив их ждать не будет. Они обнялись напоследок. И даже потом, перед самым расставанием, они никак не могли оторвать друг от друга взгляда.
– Бог не покинет тебя, Мартин. Кловис пошлет мне весточку, но и ты напиши, если сможешь.
– Напишу. Да хранит тебя Господь, моя госпожа. Гиффорд подошел, чтобы помочь Аннунсиате подняться на корабль. Как только она ступила на борт, бдительная тишина нарушилась бешенными усилиями матросов. Мартин стоял на берегу, завернувшись в плащ от пронизывающего ветра, и наблюдал, как грациозный маленький корабль расправляет паруса,
– Нам лучше поторопиться, хозяин, – осторожно сказал человек. – Смертный холод. И прилив наступает.
Вздрогнув, Мартин глянул вниз и увидел пену, почти касавшуюся его ног.
– Да, – пробормотал он, – сейчас я иду.
Замок Сен-Жермен был уродливым строением из красного кирпича на средневековом фундаменте, но местность, где он располагался была весьма красива, с садами, что спускались к Сене, террасами, видневшимися поверх большого леса, посаженного французскими королями к западу от Парижа и служащего местом отдыха и развлечений. Лес дышал игрой, забавой. Роскошные деревья обрамляли озера, соединенные широкими мшистыми дорожками. За лесом, за темными кудрями макушек деревьев смутно виднелись изящные крыши и шпили Парижа.
Аннунсиата написала Кловису и попросила его описать ей, каким образом проводятся приемы в Париже. Королева в изгнании оказалась сердечней и более доступной, чем в Уайтхолле. Было также очевидно, что она рада тому, что Аннунсиата прибыла с деньгами в отличие от большинства изгнанников. Она предоставила Аннунсиате апартаменты на первом этаже, лучшее из всего возможного, и сделала ее фрейлиной королевы, в то время как Мориса назначили камергером королевской капеллы. Аннунсиата сообщала, что королева была потрясена и опечалена, оказавшись в изгнании, однако король писал ободряющие письма из Ирландии, а король Франции и вся французская королевская семья великодушны и внимательны. Принц Уэльский преуспевал, и Морис написал гимн в честь празднования его дня рождения 10 июня, о котором король Франции отозвался весьма лестно.
Кловис отвечал частыми письмами, которые попадали во Францию одному ему известным путем. Он мало что знал о кампании в Ирландии, кроме того, что Мартин и Карелли добрались до места благополучно, но зато он сообщал ей новости о семье. Сестра Мартина Сабина, будучи не в состоянии, как оказалось, вынести вдовство, вышла замуж за своего управляющего, человека по имени Джек Франкомб. Кловис добавлял, что Сабина ожидает ребенка в декабре. Поэтому все выглядело так, будто утешение управляющего предшествовало его женитьбе на своей госпоже.
Кэти также ожидала ребенка, должно быть, в июле. Кит уехал на север, чтобы присоединиться к виконту Данди, известному как Красавчик Данди, который восстал в шотландских горах в защиту короля Джеймса. Армия Узурпатора под управлением Макау надеется на помощь от сторонников «Ковенанта» [3] , но Данди – лучший генерал и более популярен. Победа в Шотландии была бы огромной помощью королю в Ирландии.
Но в последний день июля пришла новость, что хотя шотландские горцы одержали большую победу над армией Маккау в Килликранки, Красавчик Данди пал в бою, и без своего руководителя горцы уже стихийно возвращаются в свои горы и деревни. В той же битве встретил свой конец Кит Морлэнд.
3
Соглашение между английскими и шотландскими пресвитерианами 1643 года в защиту пресвитерианской церкви
Ребенок Кэти родился за неделю до битвы. Здоровая, крепкая девочка. Беременность Кэти была трудной. Она осталась одна с болезненным сыном, и Сабина, несмотря на свое положение, приехала со своим мужем, чтобы побыть с Кэти в Аберледи и помочь ей в родах. В благодарность Кэти назвала свою малышку Сабиной. Сабина умоляла Кэти поехать с ней назад в Нортумберленд и жить там, но Кэти отказалась, заявив, что ее долг быть с Шотландией и своим сыном.
Август принес другое письмо от Кловиса с не лучшими новостями. Горцы были совершенно разгромлены под Дункельдом, и не было никакой надежды на очередную шотландскую кампанию в этом году. Даже если найдется лидер, который смог был заменить Данди, сомнительно, насколько высоки его шансы поднять горцев снова в ближайшие годы. А сын принцессы Анны, рожденный при дворе в Хэмптоне в июле, чья жизнь была безысходна, поскольку от страдал от припадков, не только уцелел в свой первый месяц, но даже процветал со своей кормилицей и выглядел неплохо для оставшегося в живых. Анна назвала мальчика Вильгельмом в честь зятя, что было маленькой частицей весьма необходимого такта. Ребенку дали титул герцога Глостера.
Новости повергли изгнанников в уныние. Вильгельм, герцог Глостерский обеспечил протестантскую партию тем, в чем они ясно нуждались, – наследником, соперником инфанта, принца Уэльского. Возникла настоятельная необходимость, чтобы король низложил своего зятя без промедления. Но Шотландия, кажется, уже потеряна, а известия из Ирландии были в лучшем случае неопределенными.
Глава 2
Июль 1690 года выдался жарким. Стояли недели ослепительно белого сияния. Ручьи обмелели, земля потрескалась и налет пыли покрыл темно-зеленую траву и листья деревьев. Урожай собрали ранний и богатый, и дети, которые обычно в это время помогали взрослым, теперь целыми днями бегали, играли и задирали друг друга.
Однажды днем, когда остроконечные тени спрятались глубоко под каждой былинкой, два чумазых мальчугана спустились к Фоссу со стороны фермы Хай Мур. На первый взгляд трудно различимые, они были одинакового роста и сложения, одеты в рубашки, в штанах до колен из плотной ткани, и ничего на ногах, кроме спекшейся серой пыли. У одного из них были густые прямые волосы цвета бурой полевки и великое множество веснушек. Это – Дейви, младший внук пастуха Конна. Волосы другого были темные и волнистые, хотя из-за густой пыли они стали такого же мышиного цвета, как и у его приятеля. Его темно-синие морлэндские глаза ясно выделялись на лице, загорелом, как лесной орех. Это – Джеймс Маттиас, наследник Морлэнда, «молодой хозяин».
Достигнув ручья, они со страстной готовностью скинули одежду, бросили ее среди выступающих корней ольхи и прыгнули в прохладную, буроватую вихрящуюся воду, пронзительно визжа от удовольствия и ощутив прохладу изжаренными спинами.
– Ой, она такая холодная! Я бы глотнул ее, я так хочу пить.
– Здесь лошади пьют. Смотри, Матт, ты так можешь? Матт!
– Я похож на старую мокрую выдру. Смотри, Дейви, посмотри на меня! Я как выдра.
Через некоторое время они выбрались из ручья и растянулись на берегу. Вода стекала с них, орошая высохшую траву, солнце сушило их волосы. Матт улегся на спину, закинув руки за голову, и косил глазами вниз на маслянисто-коричневую кожу. От воды остались уже лишь отдельные капли. Каждая лежала идеальным полушаром, подобно прозрачной жемчужине, увеличивая структуру кожи словно увеличительное стекло. Он поднял глаза вверх на васильково-синёе небо. На его ресницах тоже еще оставались капли, поэтому на какое-то мгновение мальчик попробовал вообразить, что он плакал. Но Матт не смог представить себе, как можно быть печальным сегодня. Нет, не сегодня. Он с трудом сосредоточился, вспомнив, что у него нет матери, что его отец уже давно в Ирландии сражается с армией Узурпатора, (однажды ненароком он упомянул Узурпатора, назвав его «королем», за что получил оплеуху от Берч), но сегодня чувство удовлетворения наполняло его, как сытный обед, и он не мог не улыбаться.
– Что ты делаешь? Скалишься, как старый пес, – сказал Дейви.
Дейви был старше Маттиаса и ходил в школу в Сан-Эдуарде. Его мать надеялась, что когда-нибудь он станет управляющим или городским судьей, поскольку мальчик отличался сообразительностью. Отец Дейви тоже находился в Ирландии вместе с хозяином и старшими братьями Дейви.
– Я смотрел в небо через капельки на ресницах. Очень смешно. Попробуй.
Но Дейви не спеша протянул ему свою рубашку.
– Я хочу сливу, – изрек он.