Шифропанки: свобода и будущее Интернета
Шрифт:
ДЖЕЙКОБ: На Западе.
ДЖУЛИАН: На Западе мы ее выиграли, и наша победа – в каждом браузере, хотя сегодня итоги той войны власти пытаются переиграть множеством способов [66] . Важно то, что мы не можем доверять правительству и считать, что его слова не расходятся с делом, потому мы должны располагать базовыми криптографическими средствами, находящимися полностью под нашим контролем; для нас это своего рода оружие, и если шифр хорош, властям, как бы они ни пытались, не удастся взломать код и раскрыть нашу коммуникацию.
ДЖЕЙКОБ: Практически любая власть сегодня базируется на насилии или же на угрозе насилия. Криптография хороша тем, что никакой уровень насилия не поможет решить математическую проблему.
ДЖУЛИАН: Именно так.
ДЖЕЙКОБ: Тут есть важный момент. Это все не значит, что тебя не подвергнут пыткам или что власти не нашпигуют твой дом «жучками», не осуществят какую-либо диверсию. Но если правительство наткнется на зашифрованное сообщение, какой бы властью оно ни обладало, математическую проблему ему решить не удастся. Боюсь, эта мысль совершенно неочевидна для людей без технического бэкграунда – и нужно донести ее до них. Если бы мы могли решить все математические проблемы, это оказалась бы другая история, и, конечно, власть была бы способна взломать любой шифр.
ДЖУЛИАН: Но это такой же факт, как то, что мы можем конструировать атомные бомбы, – точно так же мы можем создавать математические проблемы, которые не решит самое влиятельное государство. Я думаю, именно этот момент
Итак, у вселенной есть свойство, которое защищает приватность, – некоторые шифровальные алгоритмы правительству вообще не по зубам. Другие очень сложно взломать даже АНБ. Мы знаем об этом, потому что АНБ рекомендуют использовать данные алгоритмы для коммуникации внутри армии США, и если к ним можно было бы подобрать какой-то ключ, русские или китайцы давно бы уже справились – и последствия для человека, решившего рекомендовать небезопасный шифр, были бы ужасны. Так что сегодня шифры достаточно хороши, и мы можем быть в них уверены. К сожалению, нам никак нельзя положиться на машины, где используются шифры, и это проблема. Но к массовому перехвату информации она не ведет; скорее к целевой слежке за компьютерами отдельных людей. Если ты не эксперт по безопасности, защитить компьютер тебе будет очень сложно. Однако криптография может решить проблему массового перехвата данных, а именно она представляет угрозу мировой цивилизации. Индивидуальный перехват информации – не катастрофа.
Тем не менее, я думаю, мы имеем дело с безумно мощной экономической и политической силой, как и сказал Жереми, и, вероятнее всего, в итоге естественная эффективность технологий слежения победит, а значит, мы постепенно придем к глобальному тоталитарному обществу, в котором под наблюдением находится каждый, – под «тоталитаризмом» я имею в виду всеобщую слежку, – и, видимо, последними свободными людьми в этом обществе останутся те, кто знает, как обороняться при помощи криптографии. А еще там будут люди, живущие за пределами Сети, неолуддиты, обитатели пещер, ну или традиционные дикие племена, за которыми нет мощи современной экономики, а значит, их способность действовать крайне ограниченна. Конечно, можно просто держаться подальше от интернета, но тогда ты никак не сумеешь повлиять на ситуацию. Ты сам себя исключишь из числа людей, обладающих каким-либо влиянием. То же с сотовыми телефонами: можно отказаться от их использования, но тогда твое влияние уменьшится. Это путь назад.ЖЕРЕМИ: Если посмотреть с точки зрения рыночной перспективы, я убежден, что есть рынок для приватности, который по большому счету никто не изучал; вероятно, у бизнеса появится экономический стимул разрабатывать устройства, дающие пользователю индивидуальную возможность контролировать свои данные и свою коммуникацию. Вероятно, здесь кроется один из способов решения проблемы. Я не уверен, что этого будет достаточно, но не исключено, что разработки уже идут, просто мы о них не знаем.
ДЖУЛИАН: Криптография проникает повсюду. Ее используют все ключевые организации, превращаясь в сетевые города-государства. Все коммуникационные потоки в интернете – быстрый международный перевод денежных средств, инфопотоки транснациональных компаний, сообщение между филиалами какой-либо организации – идут по незащищенным каналам связи. Это как организм, лишенный кожи. Корпорации и страны сливаются друг с другом, каждая сеть мирового значения соревнуется с другими, а их коммуникационные потоки уязвимы для оппортунистов, стран-конкурентов и т. д. Потому над интернетом созданы новые, виртуальные частные сети, и их приватность гарантирована криптографией. Благодаря тому что на криптографию есть спрос, ее не запретили совсем.
Возьмите телефон Blackberry, в который встроена шифровальная система, используемая в сети Blackberry. Управляющая этой сетью канадская фирма Research In Motion может декодировать инфотрафик обычных пользователей, и у нее есть по меньшей мере два дата-центра – в Канаде и Великобритании, – так что англо-американский альянс разведок может добраться до всей коммуникации Blackberry. Однако большие корпорации используют криптографию, чтобы обезопасить себя. Западные правительства мирились с этим, пока криптография не вышла за пределы бизнеса и ее не начали использовать частные лица. Тогда власти стали реагировать так же враждебно, как реагировало на криптографию правительство Мубарака в Египте [67] .
Я думаю, единственный эффективный способ обороны от грядущей антиутопии с ее тотальной слежкой – защищать свою приватность самому, потому что те, кто может перехватить любую информацию, никак не мотивированы сдерживать себя. Я тут вспомнил об одной исторической аналогии, а именно о том, как человечество осознало, что нужно мыть руки. Понадобилось создать и популяризовать микробную теорию инфекции, чтобы пробудить в людях паранойю по поводу невидимых существ, которые распространяют заразу и незаметны невооруженным глазом. Точно так же мы не видим массового перехвата информации. Как только люди поняли что-то про микробов, производители мыла создали продукты, и потребители стали их покупать, чтобы уменьшить чувство неуверенности. Надо внушить страх, чтобы люди осознали проблему, после чего появится спрос на ее решение. В другой части уравнения тоже не все благополучно: нас уверяют, что программы безопасны и используют криптографию, а они на поверку часто оказываются фальшивками, потому что криптография – сложная штука, а сложность хорошо маскирует обман [68] .
Обо всем этом людям нужно поразмыслить. Вопрос только один: каким из двух путей потечет их мысль? Они могут думать: «Нужно быть осторожным, не говорить лишнего, я должен приспосабливаться», – все время, в любой ситуации. Или же они могут думать: «Мне нужно понять, как работают компоненты этой технологии, и инсталлировать программы, которые меня защитят, чтобы я мог свободно выражать свои мысли и общаться с друзьями и близкими». Если люди не сделают этого второго шага, у нас воцарится универсальная политкорректность – даже общаясь с лучшими друзьями, мы будем подвергать свою речь самоцензуре, и уж точно мы не станем соваться в политику.Интернет и политика
ЖЕРЕМИ: Любопытно, что влиять на ситуацию могут хакеры – в первоначальном значении слова, а не в уголовном. Хакер – это энтузиаст технологии, тот, кому нравится понимать, как технология устроена, не становиться ее рабом, а делать ее эффективнее. Когда вам было пять или семь лет, вы наверняка брали отвертку и пытались открыть приборы, чтобы понять, что и зачем у них внутри. Именно так ведут себя хакеры – и они создали интернет по множеству причин, в том числе потому, что это было весело, и они развили его и подарили всем остальным. Потом компании вроде Google и Facebook ухватились за возможность создавать бизнес-модели, в основе которых лежит захват личных данных пользователя. И все равно у хакеров есть нечто вроде влияния. Сегодня мне главным образом интересно наблюдать за тем, как хакеры набирают силу даже на политической арене. В США появились SOPA и PIPA – агрессивные законопроекты в области копирайта, по сути – попытка дать Голливуду власть приказать любому интернет-провайдеру ограничить доступ к любому сайту и ввести цензуру в интернете [69] .
ДЖУЛИАН: И еще право на банковскую блокаду вроде той, от которой страдает проект WikiLeaks [70] .
ЖЕРЕМИ: Точно. То, что сделали с WikiLeaks банковские компании, – это теперь обычный метод борьбы с плохими сетевыми
ДЖУЛИАН: Хакеры помогали проводить кампанию протеста.
ЖЕРЕМИ: Кажется, на Tumblr – или на каком-то другом сайте? – на домашней странице можно было ввести номер телефона, после чего тебе звонили и соединяли тебя с Конгрессом. Ты говорил с кем-то и высказывал свою точку зрения: «Эти законы – чушь собачья».
ДЖЕЙКОБ: Интернет защищали посредством интернета.
ЖЕРЕМИ: Я думаю, что мы, хакеры, несем ответственность за систему, которую создали и передали миру, и сейчас мы видим, как эффективно ответственность можно превращать в действия, если делать что-то сообща. Сегодня в ЕС идут споры по поводу ACTA. Это международное соглашение, по сути – черновик SOPA и PIPA [71] . Я только что был в Европарламенте, где мы, индивиды, бородатые вонючие индивиды, диктовали наши условия одному парламентскому комитету. Мы указывали им на пункты в регламенте Европарламента, о которых члены комитета, судя по всему, слышали в первый раз, и говорили, что именно нужно делать, и на голосовании мы победили – 21 голос против 5, так что британский докладчик был разбит наголову. Крохотный процедурный шаг на пути к победе над ACTA, этим чудовищным глобальным соглашением, которое создали за нашими спинами, чтобы обмануть саму демократию. Но мы, граждане, способны одолеть монстра – легко, с интернет-сервисами, рассылками, Wikipedia, чатами IRC и т. д., – и я уверен, что мы видим зарю новой эры и отрочество интернета: общество использует его, чтобы изменить что-то по-крупному. Чрезвычайно важно, чтобы мы, хакеры, обладающие техническими знаниями, направляли обычных людей и говорили им: «Вы должны использовать технологию, которая дает контроль над вашими личными данными вам, а не Facebook или Google», – и чтобы люди ладили с технологиями, ну или могли поладить. Такая вот крупица оптимизма.
ДЖУЛИАН: Джейк, если говорить о политической радикализации молодежи в интернете, – последние два года ты ездил по миру, рассказывал о проекте Tor, говорил с людьми, которые хотят анонимности, хотят сохранить личные данные в тайне от властей, и ты наверняка видел, как молодежь в самых разных странах становится более радикальной. Этому феномену стоит придавать значение?
ДЖЕЙКОБ: Конечно. Это очень заметный феномен. Классический пример, который сразу пришел мне в голову, – Тунис. Я поехал туда, когда пал режим Бен Али, и мы говорили о проекте Tor в аудитории информатики, там были люди из университета, подкованные в технологии. Одна девушка подняла руку и спросила: «Как следует поступить с плохими людьми?» И выпалила списком имена четырех всадников Инфокалипсиса – отмывание денег, наркотики, терроризм, детская порнография. «Как быть с плохими людьми?» Этих четырех всадников вспоминают всегда, их призрак используют для борьбы с сохраняющей приватность технологией, потому что мы, конечно, обязаны сражаться с теми, кто занимается такими жуткими вещами. Я спросил: «Кто из вас был на сайте Ammar 404?» – это прозвище цензурного ведомства, которое режим Бен Али создал накануне революции, чтобы перекрывать доступ к интернету. Все, кто находился в аудитории, исключая девушку, задавшую вопрос, но включая профессора, подняли руки. Тогда я сказал девушке: «Посмотрите на этих людей. Они – такие же студенты, как вы. Неужели вы полагаете, что для борьбы с названными вами явлениями требовалось подавлять их свободу?» А она сказала: «На самом деле я тоже должна поднять руку».
Я пересказал тот разговор вкратце, но суть в том, что, если объяснить контекст, люди понимают, о чем на самом деле идет речь. Контекст все меняет. Люди прозревают все время и по всему миру, но, как правило, поздно, они задним числом осознают, что могли бы использовать технологию, задним числом понимают: «Значит, дело не только в плохих людях, иначе получается, что я тоже буду плохим человеком, если скажу о власти что-то такое, что ей не понравится». В этот момент люди утрачивают иллюзии.
Впрочем, говорить, что этот процесс идет последние пару лет, неверно. Прости, Джулиан, но именно ты сыграл большую роль в радикализации моего поколения. Если посчитать, я – представитель уже третьего поколения шифропанков. Благодаря файловой системе rubberhose, которую создали вы с Ральфом Вайнманном, я стал работать над криптосистемами. Я создал криптографическую файловую систему M.A.I.D. в ответ на действия британских правоохранительных органов – в Великобритании криптография запрещена, и власти имеют право затребовать любой твой пароль [72] . В свое время Джулиан создал rubberhose, потому что деспотические режимы пытали людей, требуя пароль, а rubberhose позволяет выдать один из паролей и не погибнуть. Моя криптосистема M.A.I.D. создавалась для правовой структуры, в которой обвиняемые имеют право молчать, но способны доказать, если их заставят это сделать, что говорят правду, без нарушения конфиденциальности. Увидев систему Джулиана, я понял, что технологию можно использовать, чтобы позволить обычным людям изменить мир. Если углубиться в историю, как не вспомнить старую рассылку Cyherpunk, одним из основателей которой был Тим Мэй, и посты Джулиана в этой рассылке – вот что сделало целое поколение более радикальным. Люди осознали, что они не раздроблены, как раньше, что у них есть время написать программы, которые помогут миллионам [73] .
Не все последствия мы предвидели – скажем, создатели Google изначально не планировали делать свое детище величайшим механизмом слежки всех времен. Но на деле они создали именно его – и как только люди это понимают, власти начинают рассылать повестки национальной безопасности, да?ЖЕРЕМИ: Я думаю, ты сказал сейчас три очень важные вещи.
ДЖЕЙКОБ: Всего три?
ЖЕРЕМИ: Среди прочего.
ЭНДИ: О’кей, я добавлю четвертую, ладно?
ДЖЕЙКОБ: Ты пока не знаешь даже, о чем речь.
ЖЕРЕМИ: Я вижу три темы, которые связаны друг с другом. Я не утверждаю, что их надо рассматривать по отдельности. Первая тема – это авторитарные режимы и власть, которой обладают такие режимы в эпоху цифровых технологий. В случае с режимом Бен Али – то же самое касается сегодня многих других государств – власть может диктовать людям, что им позволительно знать и с кем уместно общаться. Это ужасно, этому нужно противостоять, что и позволяет интернет – свободный интернет. Вторая тема – создание сервисов и более эффективной технологии, обходящих цензуру, но главное – создание сервисов как части инфраструктуры, которая поможет нам избавляться от диктаторов. И третья тема – политические байки, упомянутые тобой в связи со всадниками Инфокалипсиса, все те предлоги, какими политики каждый день потчуют СМИ: «Мы же не хотим погибнуть от рук террористов? Значит, нам нужен патриотический закон», или: «Любители детской порнографии повсюду», или: «В интернете полно педонацистов, поэтому нам нужна цензура».
ДЖЕЙКОБ: Педонацистов?
ЖЕРЕМИ: Да, педонацистов – доменное имя pedonazi.com уже выкуплено. «Творческие люди вымрут, никто не станет снимать кино, поэтому нужно дать Голливуду право на цензуру интернета» – и т. д. Я думаю, что Глобальная сеть может оказаться и антидотом от политических баек. Они играют на эмоциях и еще на недолгой жизни СМИ – информация появляется и исчезает через двадцать четыре часа, ее замещает новая информация. В интернете мы создаем, как я его называю, интернетное время. Большой интернет никогда ни о чем не забывает, и мы можем собирать досье годами, день за днем, мы можем их детализировать и анализировать. Именно это мы делали последние три года с ACTA. Опять же образцом для нас послужил проект WikiLeaks – первая версия ACTA была выложена на WikiLeaks в 2008 году [74] .