Шикша
Шрифт:
— А куртку эту с сапогами сразу снимай, я прямо сейчас и пожгу на костре, — заявила женщина, как только мы вошли внутрь.
— Не надо жечь! — испугалась я и торопливо продолжила. — Хорошая же куртка и удобные сапоги. Кроме того, может, нужно вернуть это охотнику.
Внутри камералка представляла собой комнату, разделенную шторой из куска брезента на две неровные части. В дальней стояли многочисленные ящики и мешки. Вторая часть помещения, сильно поменьше, имела более обжитый вид — здесь было два грубо сколоченных стола и штук пять коротких лавок.
— Ты хоть представляешь, Зойка,
Я не знала, кто такой Бармалей, но подарок охотника решила отстоять любым способом.
— Послушай, а давай я всё это сниму, но оно пока пусть полежит где-то под деревом? Вдруг нет у меня вшей, — с умоляющим видом заглянула в её глаза я, — а сжечь всегда потом можно. Ну, пожа-а-алуйста…
— Ох, и упёртая ты стала, Зоя, — неодобрительно посмотрела на меня женщина, подошла к крайнему столу и зажгла какую-то хрень в алюминиевой тарелке. Потянулся едкий вонючий дымок.
«От комаров», — догадалась я и продолжила канючить.
— Ай, поступай, как знаешь! — наконец, не выдержала она.
Я сдержала победную улыбку.
— Но учти, Зоя, от Бармалея я тебя защищать больше не буду! — раздраженно проворчала она и зажгла лампу от той же спички.
— Спасибо! — обрадовалась я. На последние слова женщины я предпочла не обращать внимание.
Женщина вышла, с брезгливым видом прихватив мою куртку и сапоги. А я осмотрелась. На одном из столов красовался зачехленный бинокуляр АУ-12 и лежали две коробки с фотоаппаратами. Я глянула — «Горизонт. МС ОФ-28П» и «Зенит-19». Рядом со столом, на утоптанной земле, стоял увесистый, скорее похожий на сундук, деревянный чемодан. Я не удержалась и заглянула внутрь — там были алюминиевые бюксы с выгравированными номерами на крышках.
Во втором помещении были ящики, набитые, как я смогла определить на глаз, образцами то ли почво-грунтов, то ли горных пород. Образцы, что в ящиках, были упакованы в конвертики из тонкой желтоватой пергаментной бумаги (или плотной кальки) и подписаны. Другие были расположены в одну линию и лежали насыпом на развёрнутой бумаге на полу — очевидно, ещё сушились. Я прочитала надпись на одной из этикеток: «уч. № 3–47/1–15.06.1972 — граниты серые мелкозернистые». Точно образцы.
Все мешки были столь крепко завязаны, так что определить, что внутри, я не смогла. А развязывать побоялась. Но решила, что там примерно такие же образцы, как и в ящиках.
За дверью стукнуло, грохнуло и послышался сердитый голос толстой женщины:
— Дверь открой! Быстрее!
Я подхватилась и торопливо распахнула дверь. Женщина, тяжело пыхтя и отдуваясь, внесла маленький, исходящий паром, котелок и глубокую миску. Бухнув всё это на пустой стол, она подула на руку, затем вытащила из кармана передника ложку, протянула её мне и сказала:
— Борщ с обеда остался. Как раз на тарелку будет. Ешь прямо из котелка. Это всё тебе. В миске — каша. Гречневая. Тоже с обеда, но я поджарила на сале. Ужин просто еще не скоро доварится, а ты голодная. Компот и хлеб сейчас принесу.
Я вдохнула умопомрачительно вкусные запахи еды и с чувством сказала:
— Спасибо!
— Оголодала, небось? — сочувственно улыбнулась женщина, и изначально некрасивое лицо ее приобрело от этой улыбки приятный и уютный вид. — Ешь давай, я быстро.
Когда она вернулась, я всё еще сидела над нетронутым котелком.
— Ты чего это не ешь? — подозрительно спросила женщина с обидой в голосе.
— Пить очень хочу, — пожаловалась я. — Язык засох.
— Ох ты ж, бедняга, — тут же захлопотала женщина и водрузила передо мной на стол почти литровую эмалированную кружку с холодным компотом из сухофруктов. Я схватила и жадно припала к восхитительно кисловатой жидкости. Пила, пила, пила, пока не осушила ее почти до дна.
— Ну ты и водохлёбка, — со смешком покачала головой женщина. — И куда теперь всё остальное поместится? Ешь давай, остывает же. А я тебе еще компота принесу.
Женщина вернулась, когда я уже доедала борщ.
— Вкусно, — поблагодарила её я.
— Вот, — женщина поставила передо мной полную кружку компота и небольшую тарелочку с исходящим паром куском жареной рыбы и подсохшим ломтем серого хлеба.
— Скажите, пожалуйста… — начала я, но женщина категорически пресекла все попытки поболтать:
— Потом, Зоя, всё потом, у меня же рыба там жарится. Ешь давай.
И заторопилась из камералки.
После обильного ужина мне ужасно захотелось в туалет. Я вышла наружу. Определить, где находится сортир не составило труда, хотя я слегка запуталась — справа и слева, примерно на расстоянии триста метров от лагеря, промеж елей и лиственниц находились две одинаковые будочки, которые представляли собой натянутые на каркас куски брезента.
Очевидно «Мэ» и «Жо» — подумала я, но где какой я не знала, поэтому, почесываясь от укусов комарья, побежала наобум направо, рассудив, что всё равно в лагере никого нет. Возле будочки, на расстоянии примерно метров сто, равноудалённо находились три небольшие холмика земли.
«Неужто кладбище? Тогда почему прямо возле туалетов?» — не поняла я и заскочила внутрь.
В брезентовой будочке зияла огромная глубокая яма, выше половины заполненная результатами человеческого метаболизма и водой. Причем вода была грунтовая, она медленно сочилась из стенок ямы. При таком раскладе, очень скоро придется копать новую яму и переносить туалет дальше. Я хмыкнула: вот и открылась тайна многочисленных холмиков возле туалета. Комаров и мошки здесь было не меньше, чем в тайге (если не больше), поэтому вдумчиво посидеть не вышло — я выскочила оттуда более чем быстро, сердито почесывая заново искусанную задницу и все остальное.
Навстречу мне с аналогичной целью шла толстая женщина и я поняла, что интуитивно правильно угадала, что это женский туалет. Ну да, всё логично: «девочки — направо, мальчики — налево». Налево у нас в обществе позволено ходить только мальчикам. «Леваки» девочек почему-то категорически не приветствуются.
Я уже сидела в камералке и клевала носом, разомлев от сытости, как ввалилась женщина и с сердитым видом прямо с порога брякнула вопрос:
— Зойка, твою мать! Ты что, совсем там в болоте головой шандарахнулась?!