Шиноби
Шрифт:
Отоспались, сделали пару новых печатей, и через три дня переместились к берегу моря очень далеко от деревни. Я, Карин, Наруто, мама и Шисуи с Джирайей.
Рассыпался в руках свиток, а на мелководье рухнул ревущий Однохвостый. Моментально его прибило к земле техникой воздуха, а потом сверху упало два десятка Наруто с огромными Расенганами. Следом оплело давящими и вытягивающими чакру цепями.
Почему у Узумаки всё самое вкусное идёт по женской линии? Вот честно, у меня никаких цепей нет, и чакра не столь хорошо лечит. У Карин,
Биджу – оружие деревень, да? Огромная тварь униженно сопела, безрезультатно пытаясь вырваться.
Теперь дело за мной. Мерцание, я оказался на лбу монстра, где моталась детская фигурка, вмурованная в плоть биджу. Для него с момента битвы, где он был запечатан, прошло едва ли несколько часов.
С трудом удерживаясь на голове монстра, я ухватился за джинчурики, пытаясь провести диагностику. Жив. И удивительно: лишь крайне крепко спит. Это странно, биджу мог бы его легко убить. Однако же… Тем лучше.
С трудом сконцентрировавшись, я медленно влил чакру в его печать, пока по демону чакры не поползли чёрные круги. Тут тоже странно: биджу успокоился, поняв, что его запечатывают обратно. Даже болтанка прекратилась.
Десять минут спустя красноволосый мальчик лежал на песке, а я возился с его печатью.
Она плохая. Печати для биджу должны быть особенные, а тут использовали стандартную, как вещи запечатывать, с парой усилений. Она и пропускала чакру, как решето. Уверен, монстр пацану жизни не давал. Из плюсов? Он хороший джинчурики, сродство с силой тануки прекрасное. Когда не поймёшь, чьей чакры в системе циркуляции больше, твоей или биджу, сдохнешь или станешь таким, без вариантов.
Печать я усилил, отсекая монстра практически полностью. Для парня сейчас сложно будет вообще силу биджу использовать.
– Готово, – закончив, кивнул Шисуи. – Он просто спит, а монстр безопасен на ближайшие месяцы.
– Какой-то Однохвостый не очень сильный, аники!
– Вот-вот. Мы его р-р-раз и всё! – поддержала Наруто сестра.
Блондин на секунду замер а следом удивлённо воскликнул:
– Девятихвостый говорит, будто Шукаку не хотел убивать своего партнёра. Вот и сдался быстро.
– В тюрьму его, к Нагато. Будет ждать, когда Песок созреет для переговоров. Отправляемся, отдам приказы, – произнёс Шисуи, протягивая руку сестре.
Карин кивнула, и они исчезли, оставив меня вдвоём с Джирайей. Беловолосый расслабленно присел на камень, дожидаясь возвращения «транспорта», между делом, заявив:
– Неплохо вышло с Однохвостым. Вы бы его и в свободном виде легко запечатали.
– Даже легче выйдет, – согласился я. – Свернём с местностью и перетянем в другую печать. Но джинчурики такое не переживёт.
Он задумался, представив себе процесс, и передёрнул плечами:
– Бр-р-р. Я взрастил монстров. Так и Хаширама не мог!
Я почесал в затылке. Наверное, Первый, правда, не мог. Когда изучал печати, моё представление о них свернуло куда-то не совсем в правильную сторону. Вырезать именно кусок пространства-времени, а не материю или чакру, моя фишка.
Получилось, в общем-то, случайно, думал, так и должно быть. Удивлялся ещё, а почему столь много чакры жрёт? Потом мне, само собой, объяснили, как правильно. Но вопрос «что я запечатывал раньше?» остался. Это мне пригодилось, когда пошло запечатывание чакры и техник. И сильнее всего с природной энергией. Так из ошибки и желания узнать больше и выросло всё моё умение.
Забавно, что оно не основано на каких-то клановых секретах. Четырёхсимвольной и печатям Узумаки на основе силы Шинигами меня учил вообще Третий, пусть и его когда-то научила Мито. Однако запечатал Однохвостого я не клановым наследием, а своей разработкой, выросшей из ошибки и кучи потраченной чакры на исследования.
Возможно, предки Узумаки могли в подобное, а может и нет. Ведь, в конце концов, чакра отражает личность человека. И чем техника сложнее, тем больше в ней неповторимого и индивидуального. И в запечатывании тоже, как оказалось.
Поэтому, гордо усмехнувшись, я откликнулся на слова Джирайи:
– То ли ещё будет. Дайте нам немного времени, и мы перевернём мир!
Глава 20
– Значит, мир через боль? Натаскивать, как детей, которые вешают кошек, не понимая сути страдания? Причинить миру шиноби столько мучений, чтобы сама мысль о новой боли стала противна человеческой натуре? Таков твой план?
Сидящий напротив Нагато, облачённый в тюремную робу, страстно воскликнул:
– Ты понял! Не месть и не угроза – воспитание! Твоя аналогия с жестокостью ребёнка верна. Заставить людей повзрослеть, понять страдания, донести, что другим также больно, как им!
Серые глаза – мамины, между прочим – горели искренней верой в свои слова. А голос лучился уверенностью и магнетизмом. Настолько сильно, что сидящий в соседней камере Гаара зачарованно внимал его словам.
Я громко, протяжно зевнул.
Нагато сбился с мысли и, с раздражением посмотрев на меня, сплюнул:
– Ты просто не познал боль!
– А ты идиот, поехавший крышей от силы. С чего ты вообще взял, словно можешь кого-то воспитывать? Ты хотя бы детей вырастил? Нет? Тогда с чего? По праву силы? Так ты больше не «бог». Обычный шиноби. И сила твоя оказалась ничтожна, чтобы диктовать волю всем.
Его лицо исказилось от злости, и он прошипел:
– Я был богом! Способным воскрешать мёртвых, менять реальность по своему желанию!
Я вздохнул:
– Ты лишь использовал чужие глаза, пересаженные тебе в детстве, Нагато. Можно ли назвать их Глазами Бога? Наверное. Но они не твои и никогда ими не были.