Шиноби
Шрифт:
Моё взрослое циничное восприятие сразу подняло голову. Отпевание? Храм? Ритуальные услуги? Какие можно деньги делать! Зачем нам печати и прочее?!
– Храмом давно не пользуются, – осторожно поинтересовался. – Услуги оказываются в другом месте?
– Есть ещё храм, но здешний раньше был главным, – пожал плечами Джирайя.
Понятливо кивнув, я вышел наружу и обошёл дом с другой стороны. Заглянул в пристройку, найдя там спуск в подвал, из которого до сих пор тянуло холодом. На боку лежал помывочный стол, сейчас смятый и отброшенный в сторону.
По спине внезапно скользнул холодок, и я уже совсем другими глазами осмотрелся вокруг. Хочу ли я здесь жить вообще? На пепелище, имеющем очень специфическую славу…
Подошедшая мама обвела разруху взглядом и задумчиво протянула:
– Восстановить всё будет тяжело. Но мы справимся, верно, сынок?
На что я состроил воодушевлённую физиономию и как можно бодрее воскликнул:
– Конечно, мама!
Определить, какой именно дом восстанавливать первым, оказалось несложно – только в одном случае фундамент не выглядел слишком повреждённым. Когда я показал на дом, Джирайя немного побледнел, отчего его красные полосы на щеках проступили сильнее, но молча кивнул.
Уже на следующий день на территорию квартала вошла бригада строителей. Расчистка, во время которой рабочие бережно откладывали каждую вещь, что нашли на развалинах, в отдельный ящик. Потом возведение стен, перекрытий. Работали довольно быстро, несколько строителей пользовались чакрой, да и каркасник не самая сложная технология.
Джирайя продолжал нас учить, а в перерывах мы всей семьёй занимались уборкой квартала. Беловолосый заодно договорился об обучении в госпитале для матери. Работа спорилась, да и я не скучал, особенно когда получил в руки небольшую стремянку, набор досок и молоток с гвоздями с наказом чинить забор. Карин, в смешной белой панамке со слоником, сосредоточенно пыталась подавать мне доски, пока я орудовал инструментом, сжав гвозди в губах.
– Брат! – раздался паникующий крик Карин, и я почувствовал, как стремянка уходит из-под ног. Быстро сориентировавшись, ловко отпрыгнул в сторону, сумев приземлиться на ноги. А, обернувшись, увидел, как глаза Карин заполняются слезами, в то время как по дороге от нас убегала маленькая блондинистая фигурка, заливаясь смехом.
Судя по всему, он дёрнул девочку за косичку, а она доской, которую держала в руках, навернула мою стремянку. Не дело! Прищурившись, я рванул следом за блондином.
Смех замолк, а спустя сто метров он запаниковал, не в силах оторваться. Сильнее ускорившись, я ощутил, как в груди стало пусто, но одним прыжком догнал пацана, ухватив за шкирку. Сбил своим телом и мы покатились по земле.
Он попытался вывернутся но я схватил его за ухо, сильно сжав. И, стараясь не обращать внимания на его брызнувшие слёзы, максимально грозно рявкнул:
– Ты зачем девочку обидел?!
Блондин что-то пролепетал, одной ладонью вцепившись в мою руку на ухе, а другой, размазывая слёзы.
– Громче!
– Подружиться хотел, – наконец, относительно понятно, сквозь слёзы пробурчал ребёнок. – Вы не из деревни!
Я с сомнением оглядел мальчугана. Блондин с яркими голубыми глазами и странными полосками на щеках. Очередной мутант чакры, блин! Сколько их таких, людей несущих странные следы во внешности? Уже устал удивляться девиациям!
Тем не менее, строго припечатал:
– Но прежде тебе придётся извиниться перед моей сестрой. Если обещаешь не убегать, отпущу.
Он настороженно кивнул и несмело пошёл за мной, пока мы не остановились рядом с успокоившейся Карин. Набрав воздуху, блондинчик выпалил:
– Прости, больше не буду!
Малявка с сомнением оглядела пыль на его штанах и футболке, красное ухо, оттопыренное поверх повязки с большими очками-авиаторами на лбу, и, высокомерно вытянувшись, гордо промолвила:
– Прощаю!
Я же, усмехнувшись, добавил:
– Тебе придётся нам помочь с забором, чтобы восполнить вину. Подавай мне доски!
Он хлюпнул носом, но помог мне поставить стремянку на место и подал первую деревяшку. Мы сделали три штуки, прежде чем он быстро спросил:
– А можно мне тоже бить?
Я хмыкнул, представив последствия. Но спрыгнул и всучил ему молоток с парой гвоздей.
– Попробуй!
На втором ударе раздался крик, и он слетел на землю, выпустив из рук молоток и дуя на палец.
– Больно!
– Ещё попробуешь или отдашь старшим? – продолжал насмехаться я.
Он насупился, но, резко вскинув кулак вверх, воскликнул:
– Наруто Узумаки никогда не сдаётся!
А после подхватил молоток и полез вверх, оставив меня обтекать. Просто однофамилец? В Конохе? Маловероятно. Подав мальчику доску и придерживая снизу, когда он сосредоточенно забивал гвоздь, шёпотом поинтересовался у сестры:
– Его чакра похожа на нашу?
– Очень! Правда, странная немного, как будто есть что-то ещё! Видела такое у тёти, что приходила к нам домой, когда мама заболела!
Задумчиво кивнув, я прокручивал в голове возможности, в то время как между пацаном и Карин завязался разговор. Родителей своих не знает, живёт в приюте, местные его очень не любят. Сегодня в очередной раз сбежал из детдома, увидев незнакомых детей. Ну а дальше поступил не раздумывая, решив завязать знакомство. Как умеет.
В том, что Наруто не любят, убедился быстро, когда проходящая мимо толстая матрона с двумя девочками презрительно сплюнула слова в сжавшуюся детскую спину:
– Поганый демонёнок! Чтоб ты сдох!
А дочки повторили за матерью презрительные гримасы и плевки. Я прищурился, а с языка само соскочило:
– Хрю-хрю-хрю. Жирным и страшным слова не давали!
И, подхватив за локти сестру и мальчика, сорвался с места, слыша за собой вопли рассерженной матроны. Впрочем, я быстро отпустил детей, и мы, пробежав полсотни метров, обдирая локти, юркнули в дыру в заборе, где повались на траву внутри квартала, громко смеясь: