Шипы похоти

Уиннерс Ева

«Ага», — воскликнула она. Она вытащила лист бумаги, ее глаза бродили по странице, а затем подняли взгляд на меня. Я наблюдал за ее маской, выражение ее лица ничего не выражало, но что-то в ее глазах продолжало щекотать мое сознание. Чувство под ложечкой предупредило меня, но я не мог точно определить, что меня в ней беспокоило. «Гравюра была заказана вами, госпожа Николаева».

Она сбросила бомбу, и мой разум опустел. Я смотрел на нее, медленно повторяя в уме ее слова. Может я ее неправильно понял? Возможно, у меня перепутались английский и русский. В конце концов, в результате

аварии я получил сотрясение мозга.

"Прошу прощения." Мой голос звучал издалека. В моем мозгу пронесся поток шума. Шепот. Предупреждения.

— Гравировка на тарелке была заказана вами, — медленно повторила она, как будто разговаривала с идиотом.

"Это невозможно." Я бы никогда не написал что-то настолько болезненное. Такая чертова мафия. — У вас есть копия приказа?

Ее губы изогнулись в холодной полуулыбке.

— Я думал, ты никогда не спросишь.

Держа газету, она протянула руку через стол. Предупреждающие сигналы пронзили меня, но я проигнорировал их, схватив бумагу. Я прочитал его, каждое слово сбивало с толку больше, чем предыдущее.

До последней строчки.

Моя подпись на пунктирной линии смотрела на меня, ставя под сомнение мое здравомыслие.

ТРИНАДЦАТЬ

ТАТЬЯНА

Т

время не принесло больше ответов. Только больше вопросов.

Меня охватило разочарование. Гнев вскипел мою кровь. Меланхолия поглотила меня.

Возможно, я вернулся на второй этап. Или, может быть, я был на четвертом этапе. Депрессия. Была ли стадия, когда ты потерял рассудок?

Вчера вечером я мог поклясться, что слышал радио. Песня, под которую мы с Адрианом танцевали. Пока луна стояла высоко в небе, я услышал слова Джиллиан Эдвардс, повторяющие «Хождение в тени». Вот только вся песня не воспроизводилась. Одни и те же слова звучали снова и снова. Я продолжаю. Я продолжаю. Стоя в тени.

Слишком напуганная, чтобы встать с кровати, я закрыла уши ладонями и сгорбилась в комок, пока горячие слезы обжигали мою кожу. Я боялся призраков. Превратиться в мою мать. Сойти с ума.

Да, сцена для сойти с ума, наверное, была посвящена только николаевским участникам. Иисус Христос!

Я понятия не имел, где нахожусь, это была чистая правда.

Недели пролетели незаметно. Моё изучение вещей Адриана принесло только больше вопросов, но не ответов. Тут и там появлялись странные записи. Позвоните Н. Кто был Н? Маршрут N и J. Кто, черт возьми, были эти люди?

Месяцы копания в информации привели к еще большей путанице. Информация, которую я нашел в комнате Адриана, ни на что не пролила света. Похоже, он не сосредоточил внимание на одном человеке в своих секретных и изобличающих видеороликах. Это было повсюду: политики, члены преступного мира, врачи. Не было никакой рифмы или причины в том, что он делал или на кого нацелился. Но видео, которые я обнаружил, содержали очень страшную чушь. Если бы кто-нибудь из них знал об этом, они бы хотели его смерти.

Боже, может быть, они все хотели

его смерти.

Затем слова Алексея, сказанные утром в день похорон, прорвались сквозь туман.

Он не был хорош для тебя. Уже нет.

Это потребовало уточнения. Мне пришлось бы загнать Алексея в угол и спросить, что он имел в виду. Только не сегодня. Сегодня мне это было нужно. Семя сомнения прошептало в моей голове, насмехаясь над моими словами.

Сколько раз я говорил «не сегодня »?

Мои потные пальцы сжимали фляжку — единственное лекарство, которое поддерживало меня. Все мои порезы и синяки давно зажили, но мой разум — нет. Во всяком случае, я начал сомневаться во всем этом.

Что я сделал?

Что сделал Адриан?

Что, черт возьми, происходит?

Странный тип гнева схватил мою грудь и не хотел отпускать. Я обвинила в этом смерть моего мужа. Я винил в этом эту чертову жизнь. Подземный мир. Я винил всех. Все, включая меня.

Я слышал голоса по ночам. Вещи в пентхаусе сегодня были здесь, а на следующий день исчезли. Мужчина, за которого я вышла замуж, был не тем, кем я его считала. Всего этого становилось слишком много. Я чувствовал себя так, будто сошёл с ума, и боялся позволить кому-нибудь это увидеть. Что, если мои братья решат, что я сошла с ума, как наша мать, и запрут меня?

Лучше было все это скрыть — алкоголем, гневом, чем угодно.

От паники по поводу моего душевного состояния мне стало трудно дышать. Мне нужно было как-то облегчить этот гнев. Избавьтесь от горечи. Избавьтесь от зависимости, которую я явно лелеял.

Я просто не знал как. Оно стало частью меня.

Моя рука дрожала, когда я поднес фляжку к губам и опрокинул бутылку. Жалкая капля коснулась моих губ, горькая на вкус. Я встряхнул его снова и снова. Как будто это приведет к увеличению количества алкоголя. Мне нужно было больше этого, чтобы я мог чувствовать меньше. Чтобы я мог заглушить эти мысли в своей голове. Их было слишком много.

Мои ноги шли по мощеным улицам. Люди проходили мимо меня. Люди. Женщины. Дети. Семьи. На очередного пьяного на улице никто не обратил внимания. Их было много в этом городе. Или, может быть, они все уделяли мне внимание, но думали, что я это заслужил.

Избалованная николаевская принцесса в самом низу. Или, может быть, у меня еще есть место, чтобы упасть еще дальше.

Мои мысли путались, приходили и уходили. Некоторые имели смысл; большинство этого не сделало. Это был алкоголь в моих венах. Это мешало думать. Я сошел с ума?

Боже, я надеялась, что не превращусь в свою мать. Я не могла превратиться в свою мать. Это было бы плохо. Очень плохо.

Я пересек улицу, стуча каблуками по тротуару. Я поймал свое отражение в витрине магазина. Старомодное платье в стиле семидесятых, белое сверху и черная юбка шуршало при каждом моем движении. Оно расширялось от моей талии до колен, подчеркивая мою фигуру, которая за последние месяцы стала слишком тонкой.

Было странно, что наша внешность никогда не отражала нашу внутреннюю сущность. Все ожидали отполированную и современно одетую Татьяну.