Широка страна моя родная
Шрифт:
– Во-первых, услышать от вас, кто это может быть.
– Беглые заключённые, - недовольно поморщился капитан. – Несколько дней назад подняли бунт в колонии на окраине Химика, прорвались в порт и захватили два сейнера. Той же ночью ушли в море. Пока зачистили территорию порта, они успели оторваться. Два дня назад захватили ретранслятор на острове Толстый, где дежурили штатские. Из-за чего мне и пришлось не связываться с берегом по радио, а отправить Кислицына на «Изумрудном». Видимо, заметили, что катер ушёл в сторону города, и решили к нам наведаться.
–
– Оружие, топливо, еда…
– У вас план обороны поста имеется на случай нападения с моря?
– Да какой там план! – с досадой махнул рукой Шестаков. – Никто ни о чём подобном даже не думал! Обычно, если случались подобные бунты, заключённые уходили в горы, в леса. Это первый случай, когда они суда захватили. Да ещё и на остров напали!
– Оборону-то в казарме и радиоцентре хоть сумеете занять?
– Ну, радиоцентр как раз и строили по типовому проекту, позволяющему держать в нём бой. Шесть бойцов там, остальных в казарме размещу, будем через окна отстреливаться.
– Тогда мы снимаемся с якоря и отходим метров на двести вдоль берега. Чтобы под ваш огонь не попасть, а когда они попытаются высадиться и пойти в атаку, ударить им во фланг и тыл. Ещё бы знать, какое у них оружие…
– На сейнерах точно было по паре пулемётов. Обычно на них ставят СГМБ или ПКМБ. На Толстом захватили ещё один ручной пулемёт и три автомата. Сколько и чего с собой из зоны принесли и у охраны порта отняли, только им известно.
– Понятно. Тогда бегите в казарму, а мы отваливаем от пирса: им минут пятнадцать идти осталось!
«Анадырь», не защищённый бронёй из железного граба, мы поставили чуть подальше: пусть бьют по тем, кто на берег выскочит. А сами, подсветив пространство перед пирсами фарой танкового прибора ночного видения, приготовились ударить перед швартовкой.
– Сейнеры РС-300 типа «Маневренный», проект 388, - узнал силуэты Осинцев. – Водоизмещение до 318 тонн. Бойко, по рубке и носу первого. Носов, тебе второй сейнер. Вы, Николай Валерьевич, со своим прибором ночного видения, постарайтесь подавить пулемёты.
Первая стальная громадина уже ползёт вдоль пирса, и тут на него с палубы судна, возвышающейся над досками причала метра на полтора, посыпались люди с оружием в руках.
– Огонь! – скомандовал Вадим Григорьевич, и ночь раскололась грохотом выстрелов.
Рубка первого сейнера расцвела вспышками разрывов 23-мм снарядов. На берегу посыпались выбитые стёкла казармы, тоже озарившиеся вспышками выстрелов. Железом по железу заскрипел о причал второй сейнер, прикрывшись тушей первого.
По корпусу «Удачи» сыпанул горох пулемётной очереди с кормы рыболовного судна, и я ответил двумя трёхпатронными сериями из своего АК-103. Пулемёт на несколько секунд смолк, возле него мелькнули тени, и снова на его дульном срезе вспыхнули жёлтые цветы выстрелов. Взрыв ВОГ-25 заставил его замолчать. А носовой пулемёт продолжал бить по окнам казармы. Подавить этот пулемёт я не успел, его накрыла очередь из «зушки».
Хуже было то, что второй сейнер оказался полностью скрыт за корпусом ближнего к нам, и атакующие, накопившись на пирсе, рванулись в сторону казармы. Одни стреляли на ходу из автоматов, а вторые бежали с какими-то огоньками в руках. Вот один из них споткнулся, сражённый пулей, и вокруг упавшего вспыхнуло пламя. Ещё один мгновенно превратился в живой факел, но всё понятно стало, лишь когда бутылки с горящими фитилями полетели в сторону казармы.
Это был кошмар: горели люди на плацу, горящая жидкость стекала по стенам казармы, полыхало внутри неё. Разлетались брызги крови при попаданиях в людей свинца. Особенно страшно было видеть, что происходило при стрельбе из ДШК, пули которого в буквальном смысле того слова отрывали руки и ноги.
Где-то в литературе попадалось выражение «упоение боем». То есть восторг, наслаждение им. Чем, бл…дь, наслаждаться и восхищаться? Криками боли, тяжёлым запахом крови, горящей плоти и, простите, человеческого говна? Не надо морщиться от слов правды! Когда пуля в живот попадает, наружу летят брызги вовсе не духов «Ландыш»! Да и нередко организм, умирая, пытается избавиться от лишних жидкостей и… более густых субстанций. Каким же психом и моральным уродом быть, чтобы балдеть от всего этого?!
Чёрт! Дофилософствовался! Кто-то с сейнера резанул нам по фальшборту, и десятисантиметровая щепка, отбитая пулей от кромки доски, пробила насквозь правую щёку. В воду её! Хорошо, не в лоб или в бровь: кровь глаза не заливает! А ту, что в рот течёт, выплюнуть можно. Туда, где только что вспыхивали огоньки выстрелов, летит граната из подствольника. Только почему взрывов два и не один?
– Я тебе что сказал? Не высовываться из каюты! – рявкнул я на Наташу, прячущуюся за мачту. – А ну, быстро вниз!
Опять стреляют с сейнера. Чёрт, туда бы очередь из ДШК влепить! Чего он, кстати, молчит?
Возле пулемёта тёмным кулём лежит Носов, а с пулемётной лентой уже возится Райзман, которому тоже приказано было оставаться в каюте. Я достреливаю трёхпатронными очередями второй магазин, чтобы позволить Семёну Марковичу вставить ленту, и басовитое «бу-бу-бу-бу» разносит в клочья стальной борт сейнера в том месте, где укрывался стрелок.
Пальбы уже почти не слышно, но что это за металлический визг? Второй сейнер, почти не пострадавший от нашего огня, отползает от пирса задним ходом. Сейчас покажется кормовой пулемёт, установленный на надстройке за ходовой рубкой…
Один за другим в район дымовой трубы ложится пара ВОГов.
– Бойко, Семён Маркович! Огонь по ходовой рубке! Разнесите её, чтобы они уйти не смогли!
ДШК и «зушка» в три ствола дырявят ходовую рубку решившего сбежать сейнера, а я забрасываю ВОГами надстройку для входа в нижние помещения, на которой сверху установлен носовой пулемёт.
Всё. Закончились ленты и у ЗУ-23-2, и у ДШК. На сейнере, продолжающем пятиться задом, несколько очагов пожара. С него уже никто не стреляет. Пожалуй, бой закончен, осталось провести зачистку. Но для начала – разобраться, что у нас с потерями…