Широкое течение
Шрифт:
создает им авторитет, всякие блага, прославляет, а хоро¬
ших, но неугодных ему работников, как, например, Дарь¬
ина, затирает, отодвигает на задний план и всячески по¬
носит...
Антон с отвращением швырнул листок.
— Фу, чорт, мерзость какая!..
— Гляди вот, как кусают исподтишка, в темноте,—
сказал Алексей Кузьмич, пряча письмо обратно в стол. —
Укусил и в норку — ищи его! Хоть и не больно укусил,
а ходи, разбирайся,
где правда... Сколько лишних волнений, тревог, времени...
А ему что, анониму этому, прохвосту: состряпал, запеча¬
тал в конверт и кинул в ящик — разбирайтесь, мол. И
потирает руки, небось, ухмыляется, что прибавил людям
хлопот, осложнил жизнь.
— Лишать гражданства надо таких, — сказал Антон
убежденно.
— Если бы эти люди знали, что их обнаружат, то
они — трусы по природе своей — ни за что не писали бы.
В том-то и беда, что они живут среди нас, мы пожимаем
им руки при встрече, улыбаемся и ничего не подозрева¬
ем. Невидимки! в
Антон зашагал по кабинету, гневно сжимая кулаки, и
с горечью, злостью и досадой подумал о том, как высо¬
кие человеческие помыслы и стремления подмываются
грязным течением людской низости.
— Как же так? — размышлял он вслух. — Ведь ано¬
ним этот знает, что пишет неправду, а пишет? Кто он, как
вы думаете?
— Не будем гадать, чтобы не оскорбить подозрения¬
ми честных людей, — сказал Алексей Кузьмич и положил
трубку перед собой, чубуком на мраморную плитку чер¬
нильного прибора. — Партийное бюро разберет, даст оцен¬
ку... Сядь. Поскольку в этом письме затронута фигура
Дарьина, давай обсудим его: он у нас и в самом деле на
заднем плане, в хвосте, а кузнец-то он стоящий, а?
— Ну и что?
— Надо его выручать.
— Выручайте, я не препятствую.
— А ты?
— Меня это не касается.
— Ты сядь, сядь, — попросил парторг мягко. — А я
вот думаю, что именно тебе надо взяться за него и вы¬
тащить.
— Вы шутите, Алексей Кузьмич!
— Нет, Карнилин, я не шучу, — сказал Фирсонов. —
Ты о цехе думаешь? Ты хочешь, чтобы кузница была на
хорошем, на первом счету?
— Хочу. Сам буду работать за троих! Но тянуть
Дарьина — ни за что! С какой стати? Да, может, именно
он и написал это поганое письмо... А я ему помогать дол¬
жен? Не буду!
Алексей Кузьмич вспылил, стукнул по столу ладонью:
— Не сметь! Это тоже подло — обвинять человека по
догадкам! А не хочешь помогать — заставим!
— Не
нельзя заставить. Поняли? И я не буду заниматься Дарь¬
иным. Не хочу — и ушел.
Алексей Кузьмич поморщился, вздрагивающей рукой
взял погасшую трубку, раскурил, затянулся дымом, успо¬
каиваясь и ругая себя за то, что неправильно повел себя
с этим парнем, не с той стороны подошел. Если с ним
поговорить по-хорошему, растолковать ему, попросить,
он ни в чем не откажет.
Теперь Антон избегал встреч с Фирсоновым, опасаясь,
что он опять заведет речь о Дарьине, — видеть Олега
было противно, не только помогать ему.
Но вскоре Антон оказался невольным участником
судьбы Дарьина.
Это произошло на общем цеховом собрании при рас¬
пределении жилплощади в новом доме. Красный уголок
был доотказа набит людьми: жилье — самая острая и
волнующая проблема кузницы, поэтому здесь толкались
и те, кто надеялся получить ордер, и те, кто не надеялся
на это, и те, кто вообще не нуждался в квартирах, но
«болел» за друзей, знакомых. Собрания эти были длин¬
ными, бурными, со страстными спорами и речами.
Вместе с другими разбирались и заявления Саляхит-
динова, Карнилина и Дарьина. Камиль получил комнату
одним из первых и до конца собрания сидел сияющий и
радостный и доброжелательно голосовал за всех. Карни-
лин и Дарьин претендовали на комнату в двадцать два
метра. По существующим в цехе условиям первая очередь
на получение площади принадлежала Антону Карнилину,
как лучшему штамповщику, и голосованием комната эта
закреплялась за ним. Дарьину же оставалось ждать вто¬
рой очереди, когда отстроится новый корпус, ждать дол¬
го, может быть год, а то и больше.
Гришоня толкнул Антона локтем в бок, негромко и с
восхищением воскликнул:
— Получил-таки!.. Везде успеваешь, — и прибавил
разочарованно: — Вот и разъедемся...
Антон не ответил ему. Он видел, как Дарьин, поблед¬
нев, стиснув зубы так, точно хотел сдержать крик, и на
щеках образовались и закаменели бугры, а у Насти по
лицу поползли красные пятна, губы обиженно и стра¬
дальчески дрогнули, глаза налились слезами. Антону
вдруг до боли стало жалко эту терпеливую и работящую
женщину, и неожиданно для себя он произнес:
— Дайте мне слово. — На него оглянулись, стало
тихо. — Я прошу комнату эту дать в первую очередь