Шишков
Шрифт:
Хищным клекотом огласилась поляна. То стая коршунов, взмахнув раз-другой крыльями, неслась за роем испуганных птичек.
А те в ужасе, в смертельном страхе молили небо дать им защиту.
Небо глядело на них миллионами равнодушных глаз.
Небо молчало.
Они, обессиленные птички, то припадали к земле, то вспархивали кверху и не замечали, что кедр давно уже машет им своими ветвями, давно посылает проклятья хищникам и ласково манит к себе трепещущих в ужасе птичек.
Но вот — увидали. Чирикнули радостно и ринулись к кедру, и прильнули к нему, и замерли между зелеными хвоями.
Тихо шептали:
— Спаси нас, кедр… заступись… О, кедр, не дай нас в обиду…
А кедр рокотал, кедр потрясал вершиною,
И боялись хищники грозных взмахов его ветвей.
Боялись, и презирали себя, и ненавидели кедр.
В злобной ярости бросались они к кедру и отлетали прочь с подшибленными крыльями.
Кедр был справедлив и гневен.
Кедр рокотал.
Злобно кричали коршуны, яростно сжимая острые когти. И бросались вновь, ломая ветви кедра.
Но недолго продолжалась неравная битва. Все больше и больше вылетали крылья у коршунов, все грозней становился кедр.
И полетели прочь хищники — мимо березки, мимо одного кедра, мимо другого, стоящих вблизи.
Много раз спускалось на землю лето, и заливало поляну ярким, играющим светом солнца, и украшало ее цветами и травами.
Много раз приходила зима и приносила с собою стон и хохот метелей и белый покров холодного снега.
А кедр все стоит на той поляне, угрюмо смотрит вперед, высоко подняв голову, как рыцарь с приподнятым забралом.
И в тихие летние зори, и в морозные зимние дни слетаются до сих пор к нему птички со всех концов обширной поляны, смело садятся в его пушистые хвои и поют ему песни.
— Спасибо, спасибо, кедр… Кедр, ты справедлив… Мы тебя любим… Ты защищаешь нас… Ты учишь нас жизни… Спасибо, спасибо, кедр…
И слушает песню угрюмый кедр, и склоняется голова его, и роняет он крупные слезы радости и любви к этим маленьким птичкам.
Эта небольшая своеобразная сибирская сказка была опубликована 8 ноября 1908 года. Она явилась началом, первым шагом, еще робким, но шагом в литературу. В последующие годы в томском журнале «Молодая Сибирь», в газете «Сибирская жизнь» Вячеслав Шишков печатает очерки, зарисовки, рассказы, посвященные таежной жизни, такие, как «Бабушка потерялась», «На Лене» (из записной книжки туриста), «Злосчастье» (из встреч), «Однажды вечером», «В кают-компании», «Чары весны», «Пасынки», «Собачья жизнь» и другие. В этих очерках Шишков фиксирует живые, запоминающиеся характеры простых людей, их чувства и мысли. Читатель постоянно ощущает приверженность автора к трудовому человеку, понимание его души, его переживаний, его нелегкой судьбы…
«— Да ты, слышь, расскажи все путем барину-то, что ль…
Рязанец боднул головой, переступил с ноги на ногу, поскреб за ухом и голосом, ищущим сочувствия, начал не торопясь:
— Долго ль рассказать… Рассказать мы, милый человек, завсегда можем…
Вздохнул.
— Знаешь, поди, какая теснота у нас в Рассее-то? Земли вовсе мало: вроде как у журавля на кочке. Одно званье, что земля. Рендуют которые у помещиков, да что толку-то; в барышах одна солома остается. А и той рад-радешенек, вот до чего… Прямо — край… Вот с этого самого и надумали мы в Сибирь на вольные земли: я с бабой, да малых ребят трое… Распродали все, миру крещеному земно поклонились, с могилками попрощались, повыли-повыли, пошли… Захожу к земскому, проходное свидетельство спрашиваю. Не дам, говорит, это только ходакам, а вот тебе, говорит, посемейный список. А как не приделят? Приделят, не бойся… Это земский-то… Теперича новый проехт, говорят… Пошли… Почитай два месяца бухали. В Челябе задержки: доплату давай, опять, говорят, новый проехт. Пришли до Томска, как-никак дотащились… Из Томска в Барнаул, дуй не стой к переселенному начальнику: так и так, все чередом обсказываю. Взглянул на бумагу: „А проходное свидетельство есть? — Нету… — Ну и земли нету… — Тоись как? — Тоись так нету…“»
Из-за бюрократизма, из-за
В очерках и зарисовках Вячеслава Шишкова много говорилось о социальном неравенстве людей, показывалась тяжелая, беспросветная жизнь бедняков, попавших в беду мастеровых, нищих, мерзнувших на улицах сибирского города. И рядом же набрасывается «картинка», рисующая сытость и бездушие богатеев: по этим же улицам на хорошем «хозяйском» рысаке, кутаясь в соболиное боа и откинувшись на спинку саней, после разгульной ночи прокатила «шансонетка». Еще прошли два господина: бобровая шинель и енот. Один другому рассказывал что-то веселое, и от розовых на морозе лиц веяло довольством и пресыщенностью. Енот говорил о том, как смешно пела Клара, как она удивилась и вся расцвела, когда Пьер приколол ей бриллиантовую брошь, как пили шампанское и дурили всю ночь до утра. Еще вспомнили они, как везет в карты подрядчику Хамову, взявшему вчера не меньше пятнадцати тысяч.
А еще прошли по улице закутанный в рясу священник и за ним дьячок. Пройдя лежащего на тротуаре человека, священник остановился и напомнил дьячку притчу о милосердном самаритянине и посоветовал ему поднять человека и отвезти в квартиру. «Но дьячок отказался: „опоздаешь к обедне“, и оба пошли дальше».
Показался собачий фургон. В сеть поймали щенка и взрослого дога, скрутили им лапы и бросили в ящик.
«Потом явился городовой, крепко натер мастеровому уши, посвистел в свисточек с горошиной, увез мастерового на извозчике в часть.
А благовест все еще продолжался. И в другой, и в третьей церкви колокол звал к любви, звал к молитве о том, чтоб всем жилось хорошо, чтоб было изобилие плодов земных и чтоб ушла с земли скорбь».
Обо всем этом ярко и впечатляюще Вячеслав Шишков написал в очерке «Собачья жизнь», напечатанном в «Сибирской жизни» в марте 1912 года.
Исследователь, занимающийся техническим описанием водных и сухопутных путей, становится литератором-публицистом. Его журналистская деятельность была замечена демократически настроенными людьми Сибири.
Зимой 1911 года Вячеслав Шишков познакомился с известным ученым — путешественником по Азии, в свое время посаженном в Свеаборгскую крепость, Григорием Николаевичем Потаниным. У Потанина каждую неделю собирались его друзья, представители передовой интеллигенции Томска. Хозяину было тогда 75 лет. Но он отличался крепким здоровьем и ясным умом. Потанин увлекательно рассказывал о своих путешествиях, встречах с выдающимися людьми. Здесь же в кружке читались рефераты на литературные, философские и иные темы. На одном из таких вечеров Вячеслав Шишков познакомился с популярным в Сибири беллетристом Г. Д. Гребенщиковым, который принял горячее участие в литературных начинаниях Шишкова.
«Однажды я прочел Потанину свой рассказ, — сообщает в автобиографии Вячеслав Шишков. — Он одобрил, просил прочесть в собрании, я стеснялся. „Вам надобно писать и писать. У вас есть еще рассказы? Вы посылали в столицу?“ Я ответил, что выступать в столичной печати считаю пока преждевременным. Под влиянием Потанина 1912–1913 годы урывками от службы я занимался писательством и пополнением образования».
Первые успехи в Сибири, когда посылаемые им в газеты и журналы очерки и рассказы печатались, когда близкие друзья рекомендовали Шишкову «писать и писать», не вскружили ему голову. Он считал, что надо многому научиться для того, чтобы стать писателем. Надеясь на своих друзей, прислушиваясь к советам, мучимый сомнениями, Вячеслав Яковлевич решается 30 декабря 1911 года послать свои рассказы М. Горькому.