Шрифт:
Annotation
Кассовиц Мария
Кассовиц Мария
Шиза
– Митси , мы не проедем там.
– Джером пытался говорить спокойно, но чувствовал, что сорвется, вот-вот сорвется. Он узнавал приступ ярости по начинающим неметь кончикам пальцев и по неприятному теплу в
– Чертову дорогу наверняка размыло так, что она превратилась в кашу из снега и дерьма. Я предлагаю оставить машину у шлагбаума и пройти пешком.
Митси ухмыльнулся, скривив губы. Боги, как же он ненавидел эту ухмылку на идентичных с его губах. Хотелось разбить в кровь его лицо.
Митси был его братом, его сучей точной копией, его близнецом, который опередил его с рождением на шесть с половиной минут. Выпрыгнул, как черт из табакерки, ублюдок. Митси всегда торопился , сам не зная куда. Торопился на учебу, на работу, на всех вечеринках - нажирался в хлам одним из первых, торопясь выпить как можно больше. Торопился жить.
Вот и сейчас он нетерпеливо встряхнул черными, как уголь волосами - такими же, как у Джерома, только его волосы словно были уложены в дорогом элитном салоне, спадали на бледный лоб неровными рваными прядями. У Джерома же волосы торчали, словно иглы бешеного дикобраза.
Митси красивый, с завистью думал Джером, разглядывая брата, очень красивый. И плевать было, что они близнецы. Митси все равно красивее, и невозможно избавиться от ужасного чувства зависти внутри. Глаза волчьи. Вроде бы обычные, серые, но с завораживающими золотистыми прожилками, бегущими по радужке. Родинка над верхней губой, которой Митси касался, когда хотел зацепить очередную девчонку. У Джерома не было и такой. Было только уродливое родимое пятно за правым ухом.
Митси улыбался, той улыбкой, которую Джером ненавидел до дрожи.
– Джером.
– произнес он таким тоном, каким говорят только с кончеными неудачниками, и Джером едва сдержался, чтобы не застонать от бессильной ярости.
– Джером, не будь таким ссыклом. Может, тебе особо в кайф месить ногами грязь под проливным дождем, но лично я предпочту сидеть в теплой сухой машине и курить. Жаль, что ты куришь такое дерьмо, а то бы я был счастлив вдвойне.
– Потрясающе! Отлично!
– все-таки взорвался Джером, съехав на обочину и затормозив так резко, что Митси едва не влетел в лобовое стекло, вовремя подставил руку. Ухмылка наконец-то слетела с его губ.
– Отлично, Митси! Прошу за руль, а я буду сидеть рядом и наслаждаться вкусом своих прекрасных сигарет.
– Ты прекрасно знаешь, Джо, что я не могу сесть за руль.
– вкрадчивым полушепотом произнес брат, однако от этого шепота и от собственного исковерканного имени, Джером передернулся.
Разумеется, он знал.
После страшной аварии в начале прошлой зимы, Митси больше не мог ходить. Митси был за рулем, когда машину развернуло на засыпанной снегом дороге и она влетела в бетонный отбойник. Капот машины собрался, подобно гармошке, и Митси кричал и выл, когда его вытаскивали из машины. Хрипел матом, до тех пор, пока не потерял сознание.
Одну его ногу спасли. Она была сломана в шести местах - врач говорил, что она напоминает носок с шариками внутри. Вторую пришлось ампутировать. Со ступни и до колена. Впрочем, не нога это была уже.
Сейчас нога была заменена протезом, жутким, всегда до дрожи пугающим Джерома. Сделанным еще во времена войны во Вьетнаме. Митси ходил, но хромая на правую ногу и волоча за собой уродство из пластмассы и металла, его походка была настолько нелепа и комична, что первое время Джером чувствовал ужасающее чувство приступов истерического смеха. Ему было стыдно за это, очень, но он не мог ничего с собой поделать. Митси превратился в инвалида.
– Прости.
– примирительно произнес он через несколько секунд.
– Прости, я не хотел.
Митси не ответил ему, мрачно уставился прямо перед собой в залитое дождем стекло.
Джером взял с приборной доски сигареты, прикурил. Крепкий дым обволакивал легкие, заставляя дыхание сбиться. Надо бы меньше курить, вяло подумал Джером, а то так и не долго легкие выплюнуть, выблевать.
Он курил, стараясь не смотреть на Митси, на чертового Митси, который сейчас вызывал совершенно неуместное чувство жалости. Митси не должен вызывать жалость. Митси, с которым не могло такое случится.
Два месяца после операции на ногах Митси не вставал вообще.
Протез был куплен неизвестным меценатом, и Джером, когда узнал об этом, мрачно пошутил, что раз этот говнюк меценат - более милосердно с его стороны было бы подарить заряженный по полной револьвер. Как оказалось в дальнейшем, шутка оказалась пророческой.
Два месяца стали для Митси адом. Два месяца и все последующее за ними время.
На правах любящего брата, Джером не отходил от Митси ни на шаг. Терпеливо, но с каким-то болезненным наслаждением он выносил все его ежедневные истерики, бережно стирал большими пальцами его слезы, которые, кажется, текли не прекращаясь. Он ближе подвигал поднос с едой и убегал на крыльцо, курить и жадно глотать вечерний воздух.
Он смаргивал стыдливые слезы, которые выступали на его глазах от плохо сдерживаемого смеха. Смех по больше части был истеричным и полубезумным, но Джером ничего не мог с собой поделать. Митси, славный, красивый Митси, гордость мамы и обожаемый ученик университетского профессора философии - инвалид, недочеловек, с изуродованными ногами. Человек-краб. И ходит так же. И он фыркал сдавленно, зажимая рот рукой, ненавидя себя, а из глаз текли слезы.
Когда в тот период, по вечерам он смотрел на себя в зеркало, ему с ужасом казалось, что ему не двадцать три года, а девяносто.
После истерических приступов смеха, докурив, Джером возвращался в комнату к Митси. Митси все понимал, все знал, и от этого чувство бессильной ярости сильней отражалось на его лице. И он сдавленно скулил сквозь крепко сжатые зубы.
Эти воспоминания заметно подняли настроение Джерома, и он хмыкнул, хлопнул брата по плечу. Тот передернулся.
– Убери руки, мелкий.
– буркнул он, и тоже потянулся к сигаретам.
– Поехали уже.
Разумеется, все вышло так, как и предсказывал Джером. Дорогу, омерзительную даже летом, размыло так, что она напоминала попавшую под бомбадировку улицу в каком - нибудь Ираке.